Дядя самых честных правил 7
Шрифт:
— Продолжайте, Михаил Илларионович, я слушаю.
— Я приехал от Петра Фёдоровича…
— Так-так.
— Чтобы…
— Да?
— Усовестить её. Она должна приказать гвардии вернуться в казармы, а сама ехать к императору и молить о снисхождении.
— Вот как, понятно. Это Пётр Фёдорович вас направил? Или вы сами вызвались?
Воронцов вздохнул.
— Кто-то должен был это сделать, Константин Платонович. Я не предполагал, что встречу здесь вас. Император считает, что вы умерли.
— Да вы что! Ах, как неудобно получилось перед императором.
Я вздохнул и снова отошёл к окну. Заложил руки за спину и принялся рассматривать улицу, держа паузу. Прошла минута, другая, Воронцов занервничал и не выдержал.
— Константин Платонович, вы не сказали…
— Ах да, ваше дело! Боюсь, Михаил Илларионович, что ваше предложение выполнить никак невозможно. Я бы даже сказал, что ситуация требует поступить наоборот.
— Что вы имеете в виду?
— Это вам, — я обернулся и выразительно поднял бровь, — придётся принести присягу императрице. Если, конечно, вы хотите выйти отсюда живым и здоровым.
И всё же, каким бы продажным и скользким вельможей ни был Воронцов, у него имелось определённое чувство чести. Или его трусость дошла до предела, и он перестал бояться.
— Простите, Константин Платонович, но я не могу поступить подобным образом.
Он вытер вспотевший лоб и посмотрел с вызовом.
— Вот как?
— Именно. Моя честь…
— Оставьте, Михаил Илларионович. Все знают, что на посту канцлера вы брали деньги от послов Англии, Австрии, Пруссии и Франции, обещая повернуть политику России в нужное им русло. Причём обещали разное, обманывая при этом всех.
— Вы не понимаете, Константин Платонович. Это другое!
— Другое? А может, вы не хотите присягнуть императрице из-за своей племянницы?
— Э…
— Фаворитки Петра Фёдоровича, на которой он обещал жениться, избавившись от Екатерины Алексеевны.
Воронцов изобразил на лице возмущение, но не слишком старательно.
— Впрочем, — я махнул рукой, — не буду вас неволить. Не хотите — не нужно. Вам только придётся задержаться здесь и немного посидеть под арестом. Не беспокойтесь, никакой тюрьмы и пыточных застенков. Во дворце достаточно комнат, где вы будете чувствовать себя наилучшим образом.
На его лице мелькнуло облегчение, и он расслабленно откинулся в кресле. Пожалуй, я ненароком оказал ему услугу: если победит Пётр, то он освободит канцлера, а если верх возьмёт Екатерина, Воронцов всегда может передумать и присягнуть ей. Он спокойно дождётся окончания кризиса и выйдет из него с минимальными потерями. А мне сейчас нет особого резона давить на него — Воронцов не та фигура, которая может что-то изменить в раскладе переворота. Хотя у меня имелся ещё один интерес к канцлеру.
— Но, прежде чем я позову гвардейцев, ответьте мне на маленький вопросик, Михаил Илларионович.
Я подошёл к нему, наклонился и заглянул в глаза.
— Кто приказал врачу-цвергу дать яд Елизавете Петровне?
Воронцов побледнел так, будто собирался свалиться в обморок.
— Да
— Смотреть мне в глаза! Смотреть, я сказал!
Канцлер попытался призвать Талант. Но Анубис только этого и ждал, одним ударом чистого эфира вбив того обратно. Я тут же схватил Воронцова за запястья и прижал его руки к подлокотникам стула.
— В глаза мне смотри! Кто приказал дать яд? Ты?
— Я ничего не знаю! Ничего не видел! — он сорвался на визг. — Это не я!
— Кто?
Анубис снова ударил Воронцова силой наотмашь.
— Отвечай!
— Не знаю! Я уехал в сенат за завещанием императрицы! Сашка Шувалов попросил меня не торопиться, сказал, они отговорят её!
— Они? Вторым был его брат?
— Волков!
— Кто это?
— Дмитрий Васильевич, — Воронцов затараторил, глядя мне в глаза. — Он тогда был секретарём конференции министров. А после смерти Елизаветы Петровны стал личным секретарём Петра Фёдоровича. И секретарём особого совета при императоре. Он там всё решает и пишет указы для Петра Фёдоровича.
Волков, значит. Секретарь в кубе какой-то, вращающийся вокруг императоров. Интересная картина вырисовывается: это ведь он привёл врача к Елизавете тем вечером, а затем стал доверенным лицом Петра. Вызывает, знаете ли, подозрения.
— Они ещё что-то тебе говорили? Отвечай!
— Нет, нет!
Анубис усилил давление через эфир, а я сильнее прижал его руки. В расширенных от страха зрачках Воронцова отразилась оскаленная пасть шакала, и он окончательно «поплыл».
— Сашка Шувалов уже после просил меня не рассказывать, что Елизавета хотела изменить завещание, — захныкал он. — Чтобы избежать лишних кривотолков и не подрывать власть Петра. А Волков всем говорит, что приехал во дворец уже после смерти Елизаветы, будто его там вовсе и не было.
— И всё?
— Да! Честное слово! Я больше ничего не знаю! Не надо, пожалуйста!
Я отпустил его, отстранился и отряхнул руки. На Воронцова было жалко смотреть: дрожащими пальцами он пытался утереть лицо платком, при этом шмыгал носом и тихо всхлипывал.
— Ну, Михаил Илларионович, успокойтесь. Ничего плохого я вам не желаю и не сделаю.
— Не говорите им, — прошептал Воронцов, — что я об этом рассказал.
— Обещаю, этот разговор останется строго между нами.
Третировать Воронцова я больше не стал. Вызвал гвардейцев, приказал посадить его под «домашний» арест во дворце и приставить охрану. Пусть себе отдыхает, пока Екатерина не решит, что с ним делать. Может, он ей на дипломатическом фронте пригодится, а может, отправит в отставку и дело с концом. В любом случае, мне уж точно нет дела до его судьбы.
А вот к Шувалову и Волкову появились конкретные вопросы. Первый уже здесь, и мне может представиться случай его допросить. Всё зависит от того, согласится он присягнуть императрице или нет. А вот Волкова придётся искать и тихонько захватить, скажем, с помощью Кижа. Я собирался докопаться до истины и воздать убийцам императрицы по заслугам.