Дьявол и Шерлок Холмс. Как совершаются преступления
Шрифт:
В середине 1980-х, продолжал американец, они вместе с Грином работали над несколькими проектами. Ему, в частности, довелось издать сборник посвященных Конан Дойлю эссе, и он просил Грина, которого считал «лучшим знатоком Конан Дойля среди современников», написать основополагающую статью для этой книги — об автобиографии 1924 года.
— Наши отношения с Ричардом всегда были исключительно творческими, — утверждал американец.
Но в начале 1990-х они разошлись, и это как-то было связано с разрывом отношений между Грином и Джин Конан Дойль.
— Ричард был очень близок с Джин, она ценила в нем искреннего почитателя Конан Дойля, показывала ему семейные фотографии и прочее, — вспоминал американец. — Но потом она прочла какую-то его статью, из которой поняла, что на самом деле он придерживается совсем иных, чем она, взглядов. На этом их дружбе пришел конец.
Что именно опубликовал Грин и чем так расстроил свою приятельницу — этого американец припомнить не мог или не захотел. Но от Эдвардса и других я слышал: мол, потому-то никто и не мог объяснить, в чем заключалась обида, что ничего криминального Грин не писал.
Диксон Смит, давний друг Грина, торговавший изданиями Конан Дойля, вообще считал виновником раздора этого самого американца: зная, насколько ревниво охраняет Джин репутацию и память своего отца, он выхватил из контекста кое-какие, возможно несколько неосторожные, высказывания Грина — такие, на которые сама Джин и внимания бы не обратила, — и «вывернул их наизнанку».
Эдвардс говорил мне об американце:
— Он всеми силами старался навредить Ричарду. Это именно он вбил клин в его отношения с Джин Конан Дойль.
Когда отношения между Джин и Грином испортились, американец, как отмечал не только Эдвардс, но и другие, наоборот, сблизился с наследницей Конан Дойля. Эдвардс уверял, что ссора с Джин нанесла Грину незаживающую рану.
— У него даже взгляд стал страдальческий, — говорил он мне.
Я попытался выяснить у американца подробности этого инцидента, и он без обиняков ответил мне:
— Я представлял интересы Джин в Америке и, разумеется, оказался замешан в эту историю.
И вскоре после этого, как он выразился, «добрые отношения и сотрудничество с Грином пришли к концу». Они продолжали встречаться на некоторых мероприятиях, посвященных Шерлоку Холмсу, но Грин избегал его, был холоден и сдержан.
Смит рассказывал мне, что в последние месяцы перед смертью Грин «тревожился» по поводу американца: «Все думал, что еще он может натворить». А в последние недели Грин говорил друзьям, что американец выступает против него — то есть против его борьбы за отмену аукциона, — и опасался, что этот враг может дискредитировать его как ученого.
24 марта, за два дня до смерти, Грин узнал о приезде американца в Лондон — тот собирался вечером посетить собрание «Общества Шерлока Холмса». Грин позвонил одному своему другу и завопил в трубку:
— Я не хочу его видеть! Я туда не пойду!
И действительно, Грин в последний момент отказался присутствовать на собрании. Его другу показалось, будто «Ричард был напуган».
В разговоре с американцем я упомянул об этих подозрениях друзей Ричарда. Тот развернул салфетку и аккуратно промокнул уголки рта, прежде чем ответить: в тот приезд в Лондон он предложил Чарльзу Фоли свои услуги в качестве его представителя в США, поскольку прежде был литературным агентом Джин Конан Дойль, и действительно обсуждал с ним предстоявшую распродажу архива. Но, подчеркнул он, к этому времени они с Грином не виделись уже больше года и ни разу не разговаривали. А в ту ночь, когда погиб Грин, они с женой вообще участвовали в групповом туре по Лондону — по местам преступлений Джека-потрошителя, уточнил он с некоторым смущением. И лишь недавно ему стало известно о том, что перед смертью Грин часто упоминал о нем. Причем, как он полагал, шерлокианцы вообще склонны к фанатизму и потому частенько их фантазия не знает границ.
— Такой уж это специфический персонаж, — сказал он (о, кощунство!) о Шерлоке Холмсе, которого считал кем-то «вроде вампира»: некоторых людей, по его мнению, великий сыщик как бы пожирал.
Тут нам принесли еду, и американец прервался, уплетая бифштекс с луком, но затем продолжил мысль: по его мнению, даже сам Конан Дойль опасался своего знаменитого персонажа.
Хотя благодаря Шерлоку Холмсу Конан Дойль стал самым высокооплачиваемым автором целого поколения писателей, временами он уставал «выдумывать загадки и выстраивать цепочки дедуктивных рассуждений», как он однажды с горечью признался. Поэтому иногда создается впечатление, что и герой его устал: он по нескольку суток подряд, не смыкая глаз, бьется над разрешением очередной загадки, а решив ее, делает себе инъекцию кокаина («7-процентным раствором»), чтобы пережить неизбежное после такого подъема всех умственных и душевных сил опустошение. У Холмса имеется хотя бы такой выход, но Конан Дойль не мог себе этого позволить и жаловался друзьям: «Холмс сделался для меня обузой, он отравляет мне жизнь».
Те самые качества, которые обеспечивают Холмсу успех — «он до такой степени рационалист, что вовсе не признает полутонов», так сформулировал это сам Конан Дойль, — делают его в какой-то степени по-человечески несносным. Кроме того, Конан Дойль опасался, как бы его детективные рассказы не затмили то, что сам он считал своим «серьезным литературным трудом»: он потратил годы, собирая материал для исторических романов, полагая, что именно они и обеспечат ему настоящее признание. В 1891 году, закончив «Белый отряд» (действие романа происходит в Средние века и герои его — «отважные рыцари-христиане»), Конан Дойль воскликнул: «Я превзошел самого себя!»
Что ж, некоторое время книга пользовалась кое-какой популярностью, но с рассказами о Шерлоке Холмсе это было не сравнить. Да и все прочие романы Конан Дойля, написанные высокопарным и безжизненным языком, вскоре были забыты. А после того как Конан Дойль в 1899 году написал роман из современной жизни «Дуэт со случайным хором», крупнейший издатель Эндрю Лэнг откровенно выразил настроения читателей: «Можете назвать нас вульгарными, но мы бы предпочли получить новые приключения доктора Ватсона и Шерлока Холмса».
Грандиозный успех Конан Дойля обернулся для него несчастьем: чем реальнее казался читателям Шерлок Холмс, тем менее реальным становился для них его автор. В итоге Конан Дойль почувствовал, что иного выхода для него не остается: «Он должен был убить Шерлока Холмса», как выразился мой американский собеседник. Но он понимал, что эта смерть должна быть величественной. «Такой человек не может умереть от укола булавки или от инфлюэнцы, — говорил Конан Дойль близкому другу. — Его конец будет жестоким и в высшей степени драматичным».