Дьявол и Шерлок Холмс. Как совершаются преступления
Шрифт:
Несколько месяцев он ломал себе голову над тем, как избавиться от своего героя, и наконец в декабре 1893 года, через шесть лет после того, как он породил Холмса, Конан Дойль опубликовал «Последнее дело». Освященный традицией детективный сюжет в этом рассказе нарушен: нет никакой загадки, нет нужды блистать гениальной дедукцией. В роли преследуемого — сам сыщик, за ним по пятам гонится профессор Мориарти, «Наполеон преступного мира», [5] «организатор половины всех злодеяний и почти всех нераскрытых преступлений в нашем городе». Впервые Холмс встретил достойного противника: Мориарти — математик, и, как признался Холмс Ватсону, он — «гений, философ, это человек, умеющий мыслить абстрактно». Высокий, аскетического облика, этот «Наполеон» даже внешне схож с Холмсом.
5
Здесь и далее «Последнее дело Холмса» цитируется в переводе Д. Лившиц.
Тут не только нарушены законы детективного жанра, но оба этих титана логики вдруг отказываются от главного своего преимущества: они ведут себя иррационально, даже отчасти параноидально; они не видят ничего вокруг, кроме ненавистного врага. В какой-то момент Мориарти предупреждает Холмса: «Это не просто опасность, это неминуемое уничтожение». И наконец они сходятся в смертельной схватке на утесе над водопадом Рейхенбах в Швейцарии. По следам, оставшимся на месте трагедии, Ватсон сделает вывод, что Холмс и Мориарти боролись на краю утеса, вместе свалились в бездну и погибли. Дописав этот рассказ, Конан Дойль с явным облегчением записал в дневнике: «Я убил Холмса».
Моего собеседника изумляло, как мог Конан Дойль столь решительно расправиться с лучшим своим творением. Но, подчеркнул он, избавиться от Шерлока Холмса ему не удалось. Многие англичане даже надели траурные повязки, оплакивая своего любимца, а в Америке создавались клубы под лозунгом «Вернем Холмса к жизни».
Хотя Конан Дойль полушутя называл смерть Холмса «результатом законной самообороны», возмущение росло, читатели называли писателя негодяем и требовали оживить героя: в конце концов, свидетелей-то его гибели не было.
В статье 1983 года Грин писал: «Это был известный сюжет об убийце, которого преследует призрак убитого, и злосчастным преступником оказался творец — он же губитель Шерлока Холмса».
В 1901 году Конан Дойль дрогнул под неослабевающим натиском публики и опубликовал «Собаку Баскервилей». Пока что он еще не оживил «труп»: события этой саги о семейном проклятии предшествуют «гибели» Холмса. Но спустя два года писатель окончательно капитулировал и начал очередную серию рассказов о Шерлоке Холмсе, не слишком-то убедительно объяснив в «Пустом доме», что, дескать, Холмс не упал в водопад, но лишь подстроил улики таким образом, чтобы сбить с толку банду Мориарти.
И после смерти Конан Дойля, продолжал американец, тень Шерлока нависала над его потомками. «Джин считала его семейным проклятием похуже собаки Баскервилей», — сказал американец. Она, как и ее отец, хотела бы привлечь внимание к другим произведениям Конан Дойля, но вынуждена была уступить напору десятков тысяч поклонников. Многие из них писали Холмсу письма, просили его помощи в расследовании реальных преступлений. В 1935 году в эссе «Шерлок Холмс — Господь Бог» Честертон довольно жестко отозвался о шерлокианцах: «Это зашло слишком далеко. Хобби превращается в манию».
Мой собеседник уверял, что призрак Шерлока Холмса преследовал и кое-кого из актеров, исполнявших его роль. В опубликованной в 1956 году автобиографии «В роли и вне» Бэзил Рэтбоун, игравший великого сыщика в полутора десятках фильмов, жаловался, что Шерлок Холмс затмил его самые лучшие роли, даже те, за которые он был номинирован на «Оскара». Публика уже путала Рэтбоуна с Холмсом, студии бесконечно приглашали его исполнять эту единственную роль, пока и актеру не захотелось, как он пишет, «прикончить Холмса». Другого актера, Джереми Бретта, «амплуа Холмса» довело до нервного срыва, и он угодил в психбольницу, где непрерывно вопил: «К черту Холмса!»
В разговоре американец показал мне толстую книгу, которую он прихватил с собой в паб. Это был его труд, часть многотомной истории «Отряда уголовной полиции Бейкер-стрит» и посвященных Холмсу исследований. Американец работал над своим проектом с 1988 года. «Я думал, если как следует поискать, наберется материал на книгу страничек в сто пятьдесят, — усмехнулся он. — Но я отмахал уже пять томов по полторы тысячи страниц, а добрался лишь до 1950 года». И добавил: «Словно скользишь в безумие».
Однако даже этот здравомыслящий американец не мог освободиться от своей одержимости Холмсом. Это хобби (если это можно именовать хобби) и свело его с Грином. Он рассказал мне об одной из их последних встреч — за три года до нашего разговора, на симпозиуме в Университете Миннесоты. Грин тогда выступал с докладом о «Собаке Баскервилей». «Это был блестящий рассказ о замысле новеллы», — сказал американец. «Блестящий, — повторил он несколько раз. — Только так и можно это назвать». Он откинулся на спинку стула, глаза у него блестели, и я понял, что говорю не с Мориарти покойного Грина, а с его единомышленником и таким же безумцем. Но американец поспешил напомнить мне, что у него есть нормальная работа, семья. «Вот когда у человека нет за душой ничего, кроме Шерлока Холмса, — это уже опасно», — сказал он.
В 1988 году Ричард Грин совершил поездку к водопаду Рейхенбах, осмотрел место, где едва не погиб кумир его детства. Он постоял на обрыве над водопадом, вглядываясь в бездну, ту самую, откуда, как писал осиротевший Ватсон, «лишь гул водопада, чем-то похожий на человеческие голоса, донесся до моего слуха». Грин хотел точно воспроизвести все детали этого путешествия.
В середине 1990-х Грин понял, что получит доступ к архивам Конан Дойля только после смерти его наследницы Джин, и то при условии, что она завещает документы Британской библиотеке. Пока что Грин продолжал биографические исследования и уже наметил сочинение в трех томах: первый должен был охватывать детство любимого автора, второй — заканчиваться в зените его славы, а третий — описывать своего рода безумие, в которое Конан Дойль погрузился на закате своей жизни.
На основании доступных документов Грин наметил в общих чертах последнюю треть жизни Конан Дойля, когда тот стал использовать свой дар наблюдателя для разгадки реальных преступлений.
В 1906 году он взялся за дело Джорджа Идалжи — полуиндийца-полуиранца, проживавшего под Бирмингемом. Идалжи грозило семь лет каторжных работ: он обвинялся в том, что ночью нападал на стада своих соседей, увеча и убивая скот. Конан Дойль решил, что подозрение пало на Идалжи лишь потому, что он был чужаком, и самоотверженно взял на себя роль частного детектива. При встрече с клиентом он заметил, как близко к носу тот подносит газету.