Дьявол на испытательном сроке
Шрифт:
— Ага, я очень плохо себя вел, — измученно ухмыльнулся распятый, — страшно?
— Я не имею права осуждать тебя, — у Агаты кружилась голова. Хотелось бы опереться на что-то спиной, но здесь все, на что можно было облокотиться, — раскаленные кресты.
— Ляг, — посоветовал демон, — тебя земля жечь не будет. Вытяни обожженое крыло по земле, она охладит, а здоровое прижми к телу, чтобы не задело ничего святого.
— Ты помогаешь мне? — и тем не менее, спрашивая это, Агата уже ложилась.
— Мне тебя жаль, святоша, — демон шевельнулся, пытаясь пожать плечами, и
Между ними было шага два. И несмотря на то, что тело демона, не унимаясь, содрогалось, вздрагивало, сам демон неотрывно смотрел на неё. И это было жутко. Агата помнила, кто в её смертном мире, при первом же знакомстве смотрел на неё таким взглядом, в котором ей много позже мерещился жестокий голод.
Агата попыталась отвернуться и, потревожив раненое крыло, не удержала на губах возглас боли.
— Я настолько неприятен тебе, — в голосе демона вдруг зазвучало явственное огорчение.
— Ты так смотришь… — замялась Агата, не зная, как ей объяснить..
— Мне жаль, правда, — спешно выдохнул он, — просто свежее лицо, и от тебя так светит, что невозможно не смотреть.
— Ты имеешь в виду?
— Ауру. Да. Я постараюсь… Сдерживаться.
Агата чувствовала себя если не преступницей, то попросту мерзкой — сначала сама не удержала сосредоточения на полете, доставила распятому куда больше страданий, чем ему полагалось по приговору. Теперь же попросту искала к чему придраться в поведении человека, который тут наверняка от одиночества и боли мог тронуться рассудком. Дались ей его взгляды, смотрит и смотрит.
— Хэй, — тихо окликнул её демон, вырывая её из полудремы, — ты живая?
Агата раскрыла глаза. Лицо демона было все так же повернуто к ней.
— Мне нужно поспать. Усталая я далеко не уйду.
— Святоша, ты в принципе далеко не уйдешь, — возразил демон, — ты сейчас на территории казни исчадий ада, а она максимально удалена от границ Горящих Земель. Практически в центре. Здесь жарче и светлей всего. Взлететь ты не сможешь, дойти… не дойдешь — не выдержишь света, жара и боли от собственных увечий. Упадешь и отрубишься.
— Что предлагаешь?
— Тебя найдут через метку, просто посиди тут.
Он говорил верные вещи — хотя говорил с явной оттяжкой звуков, будто говорил через боль, и по всей видимости, так оно и было — его тело постоянно напрягалось, будто живая пружина, которая стремится оторваться от куска металла, к которому её приковали. Метки — маленькие черные значки, буквы разных алфавитов покрывали запястья каждой души. Их редко было очень много, их использовали для того, чтобы связываться с друзьями или руководством, но все же позвать на помощь Джона или Артура Агата вполне могла.
— Ты можешь просто дать мне поспать? — спросила Агата, коснувшись знака омега на запястье, послав просьбу о помощи Джону, который сейчас был где-то на другом конце этого измерения.
— Не могу, — он пытался говорить ехидно, но ехидство смазывалось болезненными нотками. — Сестры, которые ко мне ходят, не говорят со мной — боятся, до дрожи в коленках, да и вообще у меня слишком дерьмовый характер, чтобы я терпел их лицемерную жалость. Можно сказать, ты — мой первый собеседник лет за пять. И ты исчезнешь через пару часов, а я тут опять буду лишь в обществе собственных воплей, которые мне уже не надо будет сдерживать.
— Демон, который соскучился?
— Ну, можно так сказать, — тяжело дыша, отозвался демон. По его лбу катились капли пота. — Ох, — тело распятого явственно скрутило судорогой. И если бы не стальные хваты, не дававшие ему оторвать бедер от раскалённого креста, — то ему бы, наверное, полегчало.
— И долго ты так? — слабо спросила Агата.
— Сложно сказать, — мелко подрагивая, отозвался он, — если я не потерялся в счете посещений, с той поры минуло сорок одна сотня сред, а это где-то лет восемьдесят.
— Восемьдесят лет? — Агата передернулась. — Что же ты сделал?
Демон уставился на неё. Прямым взглядом глаза в глаза.
— Я не хочу об этом, — ровно произнес он, — это слишком долгий разговор, в финале которого тебя будет бесконечно тошнить от отвращения.
На самом деле он не походил на чудовище. О нет. О демонической природе говорили только витые, высокие черные рога, покоившиеся над ушами. Ему шли его длинные темно-рыжие волосы, чертовски длинные, густым водопадом спускавшиеся аж за поясницу — оттеняли широкие скулы, придавая его лицу чуть вытянутую форму. Широкие губы тоже пребывали в движении, то плотно сжимаясь, то чуть обнажая зубы, которыми распятый кусал губы в исступленной муке. Она любила такие необычные лица, далекие от античного золотого сечения — пусть нос был чуть длинноват, но было в общей совокупности его черт нечто бесконечно завораживающее. И если бы он улыбнулся — если бы он мог сейчас улыбаться, искренне, открыто, без толики ехидства, без сквозящей боли, кажется, перед этой улыбкой вряд ли возможно было бы устоять.
— А о чем хочешь поговорить? — чуть задумавшись о том, как перенесла бы лицо демона на бумагу, спросила Агата.
— Это не важно на самом деле, — практически весело отозвался демон, — расскажи о себе, я послушаю.
— Ты хочешь от меня чего-то?
— О, а ты можешь что-то? — с насмешливым любопытством поинтересовался висельник. — Серьезно, по-моему, всем известно, что судьба исчадий заканчивается, когда их приковывают к кресту. На нас больше нет протоколов, а-а-аргх.
Демон подавился на полуслове, судорожно выгибаясь и прикусывая губу.
— Ты можешь не терпеть, — тихо сказала Агата. Сдерживать боль было сложно, уж она-то знала…
— Ну знаешь, я тогда вообще тебя не услышу, — бледновато улыбнулся демон, — и потом, ты даже не представляешь, насколько я устал слышать свой голос.
Он говорил, а Агата содрогалась. Потому что перед глазами явственно вставали часы криков, часы боли, то утихающей, то вновь внезапно усиливающейся. И все это умноженное на годы. На десятки лет.
— Как ты жив еще!
Демон вновь повернул голову к Агате, уставившись на неё темными глазами.