Дьявол против кардинала(Роман)
Шрифт:
— Отлично, ваше величество, — шепнул ей Дюплесси, поддерживая ее под локоть, — теперь пожалуйте сюда: переберемся через вал и…
— Что, еще одна лестница? Ни за что! — взвизгнула королева. — Лучше умереть!
Дюплесси закусил губу. Ну и что теперь делать? Половина пути пройдена, если королева отказывается спускаться вниз, то наверняка не полезет и обратно наверх. Не волоком же ее спускать, в самом деле! И Тут Дюплесси озарило:
— Мантии! — громко шепнул он де Бренну. Тот был озадачен лишь на секунду и тотчас понимающе кивнул. Ощупью нашел нужный узел, в который были связаны зимние накидки. Сталкиваясь в темноте лбами, они расстелили их на земле, уложили туда королеву вместе со шкатулками, обернули, обвязали бечевками, привязали к концу получившегося куля толстую веревку и стали осторожно спускать по насыпи на крепостном валу, наваленной во время ремонта, на дно пересохшего рва.
Почувствовав, что куль коснулся земли, торопливо спустились по лестнице и принялись рвать бечевки, высвобождая королеву. Как ни странно, такой способ передвижения понравился ей несравнимо больше, и Мария даже развеселилась. Правда, обнаружилось, что одна из шкатулок была утеряна, но искать ее сейчас не было никакой возможности.
Отряхнувшись и оправив платье, подбитое мехом, Мария двинулась дальше пешком. По бокам шагали де Бренн и Дюплесси. Когда они вышли на улицу, Дюплесси зажег факел, чтобы освещать им дорогу. Позади семенила служанка, нагруженная тюками с одеждой, завершали шествие двое охранников.
Несмотря на ранний час, им навстречу уже попадались люди. Крестьяне, направлявшиеся на рынок, не преминули высказать свои предположения о том, где провела ночь эта тетка, подцепившая сразу двух куманьков, и куда направляется теперь. Де Бренн схватился было за шпагу, но Мария остановила его:
— Они принимают меня за гулящую бабенку, — шепнула она ему, хохотнув. — Вот забавно!
Де Бренн искоса бросил на нее взгляд: королева казалась помолодевшей на десять лет.
Гулко стучали башмаки по деревянному мосту. Луара текла расплавленным оловом меж оцепеневших берегов.
Перейдя через мост, путники в замешательстве остановились и закрутили головами: где же карета? Под вопрошающим взглядом королевы де Бренн смешался и побледнел. В самом деле, он же сам пригнал ее сюда и спрятал вон там, в тех зарослях! Придерживая шпагу, он побежал к кустам. Ф-фу! От сердца отлегло. Здесь карета! Выпряженные, но стреноженные лошади стояли неподалеку, а кучер, пританцовывая, хлопал себя руками по плечам.
— Запрягай, болван! — прошипел де Бренн, и испуганный кучер бросился ловить лошадей.
Неожиданная задержка пробудила в беглецах оправданные страхи. Дюплесси и де Бренн беспрестанно посматривали в сторону замка, опасаясь погони. Наконец все уселись в карету: «Гони!» Через три с половиной часа бешеной скачки вдали показались башни замка Лош. Герцог д’Эпернон лично выехал встречать королеву-мать в сопровождении двухсот всадников и торжественно препроводил ее в свои владения.
Заседание государственного совета закончилось около трех часов, и Людовик вместе с советниками спустился на первый этаж старого замка Сен-Жермен. При их появлении в большом зале заиграл небольшой оркестр из двух скрипок, двух альтов и лютни, а истомившиеся фрейлины захлопали в ладоши. Анна Австрийская, улыбаясь, пошла навстречу супругу, и тот, учтиво поклонившись, взял ее под руку.
— Танцевать, танцевать! — воскликнула Мари де Люинь и, схватив за руку мужа, встала с ним во вторую пару.
За важной, степенной паваной последовала веселая гальярда. Король протанцевал и ее в паре с королевой, не сводя с нее влюбленно-восторженных глаз, и даже реже сбивался с ритма. Давно не видали его таким веселым и раскрепощенным. После гальярды король поклонился и отошел в уголок вместе с венецианским посланником, но и беседуя с ним, он переглядывался с женой, которая теперь танцевала бурре с молодым Анри де Монморанси. Люинь по обыкновению присоединился к королю, и кавалером Мари, которая не могла отказаться от танцев, несмотря на свое «интересное положение», стал его брат Брант. Затем оркестр заиграл сарабанду, Анна взяла бубен и вышла на середину круга. Она танцевала легко и изящно, и не один только Людовик любовался ее грациозными движениями. Другой брат Люиня, Кадене, тоже выскочил в круг и принялся высоко подпрыгивать, стукая башмаком о башмак, взмахивать руками и притоптывать ногами. При этом он топорщил усы и вращал глазами, изображая пылкого испанца. Фрейлины покатывались со смеху, да и трудно было удержаться от улыбки при виде такого «кабальеро». Танец закончился, и Анна, тяжело дыша, села в кресло. Людовик учтивой фразой завершил беседу с венецианцем и прошел через весь зал к своей супруге. Фрейлины и придворные кавалеры наперебой осыпали ее комплиментами, а старый глуховатый Бельгард чересчур громко спросил, что бы она сделала с мужчиной, который заговорил бы с ней о любви.
— Убила бы! — шутливо ответила Анна, обмахиваясь веером.
— Ах, я убит! — воскликнул старик и, закатив глаза, повалился на одно колено, прижав руки к груди.
Все расхохотались, а Людовик смеялся громче всех. Анна подняла к нему лицо и посмотрела на него так нежно, что ему захотелось прямо сейчас подхватить ее на руки и унести куда-нибудь далеко, где они были бы совершенно одни. Он ласково пожал ее руку, лежавшую на подлокотнике.
В это время в зал вошел какой-то человек, одетый подорожному, и остановился в растерянности, оглядывая присутствующих. Поколебавшись, решился, подошел к Люиню и с поклоном передал ему какое-то письмо. Люинь прочел его, и даже издали было видно, как он побледнел. Велев вновь прибывшему следовать за собой, он поспешил к королю. Заметив, что происходит нечто странное, придворные начали перешептываться, танцы сами собой прекратились, понемногу затихла и музыка. Все смотрели на короля, читавшего письмо. Окончив читать, Людовик поднял глаза от бумаги, обвел взглядом зал и коротко произнес:
— Господа, я получил донесение от губернатора Блуа. Минувшей ночью королева, моя мать, бежала из замка и укрылась во владениях герцога д’Эпернона.
На этом король быстрым шагом направился к выходу.
С минуту в зале длилось оцепенелое молчание, а затем все зашумели, засуетились и побежали собираться. Солнце не успело еще скрыться за горизонтом, а карета за каретой уже мчались по дороге из Сен-Жермена в Париж.
— Я, нижеподписавшийся Арман Жан дю Плесси де Ришелье, епископ Люсонский, находясь в здравом уме и твердой памяти, в присутствии нотариуса, мэтра Жака Тиссандье из Авиньона, составил нижеследующее завещание седьмого дня марта 1619 года от Рождества Христова…
Секретарь Мишель Ле-Маль обмакнул перо в чернильницу и выжидательно посмотрел на Ришелье. Исхудавшее и пожелтевшее лицо епископа с ввалившимися щеками и запавшими глазницами тонуло в подушке, костлявая рука безжизненно лежала поверх одеяла. Из щели меж тонких губ долетал тихий, еле слышный голос:
— Завещаю похоронить себя в кафедральном соборе Люсона, коему оставляю свое столовое серебро, церковное облачение и три фландрских настенных ковра… Основанной мною семинарии завещаю свою библиотеку и наличные деньги в сумме одной тысячи ливров… Это все, что я могу ей передать, ибо никаких иных средств не имею…
Анри де Ришелье на цыпочках вошел в комнату и тихонько притворил за собой дверь.
— Ну, что? Как он? — спросил маркиз у камердинера Дебурне.
— Да плох, плох, — шепнул тот, покачав головой. — Утром доктор приходил, кровь отворял. Вот, завещание пишут…
В тишине раздавался только скрип гусиного пера по бумаге. Вдруг со двора послышался стук привратного молотка. Дебурне поспешно вышел.
Вскоре в прихожей зазвучал громкий басовитый голос, с которым пытался спорить тенорок Дебурне. Однако его возражения силы не возымели, тяжелые шаги протопали прямо к двери, которая распахнулась, явив взору присутствующих большую фигуру в засыпанном снегом плаще на меху.