Дьявол против кардинала(Роман)
Шрифт:
Ободренная всеобщим победным настроением, Мария Медичи приехала в королевский лагерь. Людовик принял ее очень тепло, но Люинь постоянно крутился рядом, всячески изворачиваясь, чтобы не оставлять мать с сыном наедине. Марию раздражала неусыпная слежка; она написала Ришелье, который поселился в своем замке, тот посоветовал ей обождать и вернуться в Анже. Раздосадованная королева так и сделала.
Бдительность Люиня ощутил на себе и Бассомпьер: едва закончив дела в Мадриде, он примчался к королю. Людовик ценил его как близкого друга своего отца, умного и храброго человека, прислушивался к его мнению, охотно смеялся его
— Вы точно муж, опасающийся стать рогоносцем, который не позволяет честному человеку ухаживать за своей женой, — в сердцах сказал ему Бассомпьер, когда маневры Люиня стали уж слишком нарочитыми. Люинь зло взглянул на него, но ничего не сказал и ушел.
— Вы задели больное место, — негромко пояснил озадаченному Бассомпьеру оказавшийся рядом принц де Конде. — Пока наш коннетабль вел осаду короля, его молодая супруга, оставшаяся без надзора, наставила ему рога с герцогом де Шеврезом. Сии рога были столь величавы и ветвисты, что их не замечал лишь один их обладатель. По счастью, король поднес ему зеркало.
— Как, король сказал ему, что он рогат? — возмущенно вскричал Бассомпьер. — Ну, это уж просто черт знает что такое!
— По правде сказать, обладатель налобного украшения повел себя недостойно верноподданного, поскольку не принял слова короля на веру и потребовал объяснений у жены, — продолжал ерничать Конде. — Герцогиня же доказала, что правдивость, в отличие от стыдливости, входит в число ее добродетелей, и не стала запираться. Последовала довольно бурная сцена, однако коннетабль не потребовал у обидчика удовлетворения, поскольку рядом не было ни Бранта, ни Кадене, чтобы своими шпагами отстоять его честь. Поэтому они продолжают премило раскланиваться при встрече.
Бассомпьер громко сопел, играя желваками.
— Скажу вам откровенно, — Конде перешел на доверительный шепот, — прыткость господина де Шевреза многих раздосадовала. Было бы гораздо забавнее, если бы на его месте оказался сам король.
Бассомпьер его уже не слушал. Горя негодованием, он широкими шагами направился к палатке короля. С трудом дождавшись, пока Людовик останется один, подошел к нему и, весь клокоча, выпалил:
— Сир, мне сказали, что это вы вывели господина де Люиня из неведения по поводу измены его жены.
Людовик посмотрел на него удивленно.
— Так вот, — продолжал Бассомпьер, — это грех — ссорить таким образом мужа с женой!
По лицу короля пробежала тень. Видно было, что его обуревают смешанные чувства. В конце концов он жестко произнес:
— Бог меня простит, если на то будет его воля.
Второго августа скончался старый канцлер дю Вэр, и Люинь вызвался временно исполнять его обязанности. «Ах, если бы можно было разделить время, — воскликнул Конде, — наш герцог был бы хорош в любой должности: канцлера в военное время и коннетабля — в мирное!».
Люинь предпочел пропустить это замечание мимо ушей, тем более что очень скоро ему представилась возможность проявить свои таланты полководца (в отсутствии которых никто не сомневался): королевские войска осадили Монтобан.
Анна Австрийская наконец вняла просьбам мужа и приехала к нему на войну. Она поселилась в аббатстве Муассак, отстоявшем на пять лье от замка Пикекос, где помещалась ставка короля.
В три часа дня Людовик верхом отправлялся в Муассак и через два часа уже был у жены. Они вместе ужинали и проводили ночь, после чего король в пять утра садился в седло и скакал обратно. Там он собирал военный совет, принимал донесения о ходе осады, Анна же тем временем, позавтракав, садилась в карету и ехала в Пикекос. После обеда она не спеша отправлялась восвояси, и у самых ворот аббатства ее нагонял супруг.
Такая кочевая жизнь быстро утомила Анну Австрийскую, ей захотелось обратно в Париж. Мари же была в восторге от перемен. Ей нравились сизые горы, уходящие плоской верхушкой в слоистые облака; арки каменных мостов, в незапамятные времена переброшенных через бурные реки на высоте, от которой захватывало дух; нравились кряжистые деревья, вцепившиеся корнями в серую, каменистую землю; нравилось легкое чувство опасности, от которой кружится голова, и едва уловимый запах пороха, смешанный с запахом конского пота, а более того — вид мужчин, готовящихся к сражению.
— В конце концов, нам необязательно возвращаться в Муассак, — сказала она королеве, когда они в очередной раз шли к своей карете. — Останемся здесь!
— Не говори глупостей, Мари, ты прекрасно знаешь, что здесь негде разместиться! — с досадой отмахнулась от нее Анна.
— Отчего же? — не унималась Мари, — у короля же есть кровать, да и у моего Люиня, я думаю, тоже!
Анна покраснела, а Людовик, провожавший их и расслышавший эти слова, посуровел. Он сам распахнул дверцы кареты.
— Право, сир, — капризным тоном сказала Мари, — прикажите нам остаться!
— Нет, сударыня, я вам этого не позволю!
— Но почему?
— Здесь… небезопасно.
При этих словах Анна встревожилась.
— Господин де Люинь, — попросила она шепотом, подозвав к себе герцога, — прошу вас, очень прошу вас, берегите короля! Вы же знаете, он такой бесстрашный, не позволяйте ему… туда, где опасно…
Люинь клятвенно пообещал ей беречь короля.
— Моему муженьку достаточно держать короля при себе, чтобы он и грома пушек не услышал, — проворчала надувшаяся Мари, когда они уже тряслись в карете по дороге в Муассак.
Между тем осада не давала результатов. Защитниками Монтобана были ополченцы из горожан, но сражались они не хуже обученных солдат. Бассомпьер попробовал вести огонь не по укреплениям, а по домам, но тоже без особого успеха. Наконец, спустя месяц после начала осады, произошло то, чего опасался Ледигьер: ночью в Монтобан пришло подкрепление, прорвавшись на слабо охраняемом участке.
Бассомпьер рвал и метал, король все больше хмурился, Анна вернулась домой, в армии начались болезни и дезертирство. В довершение всего герцог дю Мэн был сражен пулей из мушкета, что привело в отчаяние любивших его солдат. В Париже на смерть герцога откликнулись погромом гугенотов; Людовик был вынужден срочно выехать в столицу, чтобы навести там порядок.