Дьявол против кардинала(Роман)
Шрифт:
Шеврез распивал вторую дюжину бургундского со своими закадычными друзьями, когда шевалье де Мем отыскал его и вручил письмо, шепнув, что оно «очень личное и требует срочного ответа». Герцог стал читать, и его брови поползли вверх: «Женитесь на мне поскорей и упредите короля, — говорилось в торопливых строчках. — Нет сомнений, что Его Величество изменит свой приказ из уважения к вам. Решайтесь скорей, ибо если я покину Лувр, дело будет поправить сложнее».
Даже видавшему виды Шеврезу такое предложение дамы было в новинку. Невзирая на протесты шевалье, он прочитал письмо друзьям. Один из приятелей отсоветовал ему жениться и ссориться с королем. Гонец вернулся в Париж с отказом.
Герцогиня металась по комнате, как разъяренная тигрица, запертая в клетку. Новорожденная девочка, нареченная Анной-Марией, долго не прожила и тихо покинула этот неласковый мир. Узнав о возвращении «паломника», Мари тотчас написала королю, сообщив, что приняла предложение герцога де Шевреза и просит разрешения на брак. Сама же велела заложить лошадей и отправилась к ненадежному любовнику.
Визит соискательницы его руки застал Шевреза врасплох. Он растерялся и не знал, что сказать. Мари пошла напролом:
— Я не прошу вас о милости, — заявила она. — Я знатна, богата, наконец, молода и красива, — она окинула взглядом Шевреза, который был вдвое старше ее.
— Я предлагаю вам сделку: вы женитесь на мне и распоряжаетесь моим состоянием, я остаюсь при дворе и распоряжаюсь своей жизнью. Во всем остальном — полная свобода для вас и для меня. Так вы согласны?
Шеврез не нашел в себе силы возразить.
От холодной воды перехватывало дыхание, и каждый солдат, входивший в нее по пояс, начинал ловить ртом воздух, точно рыба, выброшенная на берег. Было новолуние, в черном полночном небе не видно ни зги, переговариваться строго запретили, и солдаты шли наудачу, подняв над головой карабины и рожки с порохом.
Людовик осторожно направил коня в воду, подталкивая его пятками. Почувствовал, как по всему телу животного волной пробежала дрожь. «Ну-ну, потерпи», — мысленно сказал он коню.
Каким узким представлялся этот канал днем, и каким нескончаемым он кажется сейчас! Как будто целый час уже прошел. Зубы стучат, и ноги сводит судорогой. И вдруг впереди, откуда-то сверху, раздался испуганный вскрик: «Тревога!», рассыпались искры от удара кремнем, и грянул выстрел.
То тут, то там в черной ночи вспыхивали огоньки факелов, отовсюду доносились встревоженные голоса, выстрелы зазвучали чаще.
— Вперед! — крикнул король и пришпорил коня.
Вода вокруг уже шипела и клокотала, время от времени какой-нибудь солдат с криком опрокидывался и уходил на дно, пуская пузыри. Но вот, наконец, под ногами твердая земля. Два бастиона, посверкивая огоньками запалов, точно сотнями злобных кошачьих глаз, плевались свинцом.
— В обход! — прокричал король, наклонясь с коня к капитану мушкетеров. — Обходи справа!
Приказ передавался по цепочке, люди побежали по берегу, командиры постоянно покрикивали, чтобы обнаружить себя и не потоптать конями своих.
Вон там, впереди, беспорядочно мечутся факелы; Пехота выхватила шпаги и с ревом понеслась в атаку.
Поняв, что организовать достойный отпор не удастся, Субиз приказал своим отступать. Остров Рие считался прочной позицией, надежно защищенной болотом и рекой. Кто же мог предположить, что король вздумает форсировать канал, ведший прямо к крепости! Часть застигнутых врасплох гугенотов побежала на север, но вскоре вернулась с ужасным известием: каменный мост через речушку Линьерон разобран, а с той стороны рядами стоят мушкетеры! Придется пробиваться на юг, где наготове корабли, чтобы отплыть в Ла-Рошель. Субизу подвели коня, за ним следом поскакало еще несколько человек. Позади слышались вопли охваченных паникой людей, предсмертные крики, какой-то звериный рык.
Когда на востоке, над заболоченной равниной и тихой рекой, забрезжил призрачный свет, впереди проступили очертания кораблей. Увы, был отлив, и они оказались на мели: о выходе в море нечего и думать.
Королевские солдаты наступали со всех сторон. Гугеноты бросали оружие и падали на колени, моля о пощаде. С трудом удерживаясь на храпящем, танцующем коне, Субиз несколько раз обернулся назад, нервно кусая губы. Наконец он решился: спешился, сбросил плащ и шлем, хотел было стянуть сапоги, но передумал, с разбегу бросился в реку и поплыл. На середине, силясь перевести дыхание, он оглянулся и увидел, что за ним плывут другие, еще и еще. Останавливаться было нельзя: намокшая одежда тянула книзу. Отфыркиваясь, он поплыл дальше…
— Победа, сир! — объявил маршал де Прален. — Гугеноты обращены в бегство и просят пощады. В крепости захвачен обоз. В одной из повозок — колокола. Вероятно, с католических церквей.
Людовик нахмурился.
— Пошлите офицеров принять капитуляцию и забрать знамена, — велел он. — Да, а где Субиз? Как только…
Но он не договорил. Где-то вдалеке с двух сторон послышался многоголосый крик, топот и выстрелы: на помощь королю неожиданно пришли местные феодалы, чтобы отомстить гугенотам, обложившим их налогами. Ярость вновь прибывших передалась и солдатам короля: началась жуткая резня. Королевские военачальники пытались ее остановить, но приказов никто не слушал. Наконец Бассомпьер и Витри верхом врезались в самую гущу пьяных от крови солдат, нанося удары тяжелыми рукоятями пистолетов направо и налево. При этом Бассомпьер так заковыристо ругался, что многие невольно заслушались и остановились.
Уцелевшие гугеноты сбились в кучу, ожидая решения своей участи. Вглядевшись в их лица, Людовик узнал нескольких офицеров, бывших при Сен-Жан-д’Анжели и давших клятву более не обращать оружия против короля. Что с ними делать? Король собрал совет. Конде призывал пощады не давать, прочие полагали, что пленным следует сохранить жизнь. Снаружи шумели солдаты, и было ясно, что их мнение насчет пленных весьма определенно. Поколебавшись, Людовик принял решение: офицеров он объявляет военнопленными, а солдат выкупает у собственного войска и местного ополчения, чтобы отправить их на галеры. «Пусть лучше отправятся на галеры, чем в ад», — сказал он.
Большая церковь была почти пуста. Герцог де Монбазон отказался подписывать брачное свидетельство и не явился на свадьбу дочери. Родня Шевреза оказалась более сговорчивой. Во все время обряда принцесса де Конти поигрывала веером, взглядывая на новобрачную с кривой усмешкой, а выйдя из церкви, шепнула ей мимоходом:
— А вы не промах, моя милая! Далеко пойдете…
Мари не сочла нужным ей отвечать.
Людовик, поставленный в известность о свадьбе, прислал сухое поздравление, однако не разрешил новоиспеченной госпоже де Шеврез появляться при дворе. Новобрачные уехали в Лезиньи. Но там стаями носились воспоминания, из-за каждого куста выступали тени: вот король, совсем юный мальчик, улыбается ей, склонясь в шутливом поклоне, вот Люинь несет ее в спальню (да-да, в эту самую спальню), вот они с Анной Австрийской идут по дорожке… Мари затосковала, они перебрались в Дампьер, поближе к Парижу. Шеврез тоже был сам не свой и, закруглив побыстрее медовый месяц, уехал в Гиень, чтобы потом присоединиться к королю.