Дьявол против кардинала(Роман)
Шрифт:
Анна Австрийская тоже получила весточку от бывшей подруги. Громко и отчетливо, чтобы ее слова не прошли мимо ушей тех, кому они предназначались, и были переданы, кому следует, она заявила, что не станет даже раскрывать письма от особы, которая ведет себя подобным образом. «Не знаю, что за фантазия или притворство побудили эту женщину писать ко мне?» — пожала плечами королева, искоса взглянув на свою новую статс-даму, госпожу де Брассак. Та сообщила, что карета уже подана, а дофин одет и готов ехать кататься.
Ришелье
— Надеюсь, что вас привело ко мне неотложное дело, — сказал он, едва тот вошел. — Во всяком случае, я могу уделить вам (он взглянул на каминные часы) не более восьми минут.
— Мы могли бы поговорить наедине? — спросил Сен-Марс.
Кардинал сделал знак, и секретари вышли из комнаты.
— Ваше преосвященство, вы должны мне помочь, — начал Анри, едва за последним из них закрылась дверь.
Ришелье удивленно приподнял правую бровь.
— Дело в том, что я хочу жениться.
Ришелье откинулся на спинку кресла.
— Вы хотите залучить меня в посаженные отцы?
— Скорее, в сваты. Видите ли… Я хочу жениться на мадемуазель де Гонзаг.
Кардиналу стало совсем весело. Он смерил жениха надменным взглядом.
— Не думаю, что принцесса Мантуанская до такой степени забыла о своем происхождении, чтобы унизить себя столь незначительной партией, — отчетливо произнес он, слегка растягивая слова. — Вы, может быть, герцог и пэр? Или, на худой конец, коннетабль? Главный министр?
— Вот именно, я прошу вас помочь мне сделаться герцогом и пэром.
Сухой, отрывистый смех Ришелье был похож на собачий лай. Кардинал еще улыбался, но его взгляд уже приобрел стальной оттенок, а в глубине души закипало бешенство. Какая наглость! Мальчишка, сопляк!
— Чем же вы заслужили столь высокий титул? Не думаете ли вы…
— Еще ничем, — взгляд Сен-Марса был твердым, а вид решительным, — поскольку не имею возможности это сделать. Мне не нужна милостыня. Король не отпускает меня на войну, а мое место в армии. Там я смогу показать, на что способен. Я прошу вас поговорить с королем и дать под мое командование войска. Аррас осаждают уже второй месяц, а я бы мог…
— Господин де Шатильон гораздо больше вашего смыслит в осадах, — осадил его Ришелье.
Он все еще кипел. Но к нему уже вернулась способность спокойно размышлять, и он продолжал ровным тоном:
— Что ж, поезжайте в Аррас. Я, пожалуй, передам под ваше командование легкую кавалерию. Ваши восемь минут истекли, — добавил он, когда Сен-Марс попытался что-то возразить.
…Отъезд фаворита поверг короля в глубокую меланхолию. И хотя Сен-Марс писал ему дважды в день, уверяя, что совершенно здоров и ни в чем не нуждается, Людовик томился, мучаясь тревогой за него. Даже охота не могла его развлечь.
— Война — самая большая мука для государей, — говорил он уныло венецианскому послу, идя с ним к карете после охоты. — Невозможно
Посол согласно кивал головой, придав своему лицу скорбное выражение.
— И потом — сколько денег, Боже мой, сколько денег! — Людовик всплеснул руками. — Мой отец в год не тратил столько, сколько я трачу в месяц!
Возле кареты ждал Гастон. Король, найдя в лице посла благодарного слушателя, предложил ему поехать с ними. Венецианец с радостью принял приглашение.
— Ваше величество, вероятно, беспокоится о господине де Сен-Марсе, — осторожно начал он, когда экипаж выбрался на твердую дорогу.
Людовик молча кивнул: в горле у него застрял комок, и он не мог говорить.
— Разумеется, господин де Сен-Марс храбр, отважен и неукротим в бою, — продолжал посол, — однако его рассудительность и осмотрительность, удивительные в столь молодом человеке, позволяют не опасаться того, что он станет бездумно подставлять себя под пули. Это задатки замечательного дипломата и государственного мужа.
Гастон откинулся на подушки кареты, и его лицо скрылось, в тени. Лицо же Людовика, напротив, как будто просветлело изнутри. Он, не перебивая, слушал посла с тихой довольной улыбкой, а на прощание тепло поблагодарил за приятную компанию.
Тем же вечером венецианец отправился во дворец, где «совершенно случайно» встретился с кардиналом. Ришелье выразил ему свою благодарность за оказанную услугу, посетовав, что поддерживать короля в хорошем настроении — самая трудная его задача, ведь его величество расстраивается по любому пустяку.
Среди гасконских кадетов царило оживление: все, кто не стоял в караулах, куда-то бежали, делясь по пути друг с другом некой ошеломляющей новостью.
— Да что у вас случилось? — крикнул один часовой из новичков.
— Сирано приехал! — отвечал на бегу гасконец.
Он протолкался сквозь плотную толпу, окружавшую невысокого худощавого человека в широкополой шляпе с длинным пером и с непомерно большим носом, занимавшим, казалось, все лицо.
— Савиньен! Дай же тебя обнять!
— Ладно, ладно, ребята! — отбивался Сирано, уже нетвердо стоявший на ногах от дружеских объятий и тумаков по спине и плечам. — Вы меня растерзаете, так что испанцам ничего не достанется!
Вокруг засмеялись.
— Да где же ты был? — не отставал гасконец, бывший, верно, его приятелем.
— Валялся в постели с дырой от мушкетной пули в боку, — отвечал Савиньен. — Я так спешил, боялся, что вы возьмете Аррас без меня, а вы, оказывается, все еще здесь!
— Ты вовремя, — вступил в разговор еще один кадет. — Надо полагать, не сегодня-завтра пойдем на приступ. Видал, сколько людей согнали? Тысяч пятьдесят, не меньше.