Дьявол в синем
Шрифт:
– Прошу прощения, – промямлил Бенни и попытался обойти меня, но я встал у него на пути.
– Я сказал, что вы должны относиться ко мне с уважением. Я называю вас мистер Джакомо, потому что это ваше имя. Вы мне не друг, у меня нет причин проявлять к вам неуважение и называть вас Бенни. – Я ткнул себя в грудь пальцем. – Меня зовут мистер Роулинз.
Он сжал кулаки и смерил мою грудь боксерским взглядом. Но бешеные нотки в моем голосе он, несомненно, уловил и понял, что, если попытается сдвинуть меня с места, один из нас пострадает. И кто знает, может быть, ему стало совестно.
– Извините, мистер
И жестом предложил мне покинуть контору. Я вышел, не сказав больше ни слова. Дюпре нигде не было. Я удивился, но был слишком счастлив, чтобы беспокоиться о нем. Моя грудь бурно вздымалась, и мне хотелось смеяться во весь голос. Счета были оплачены, и вдобавок я сумел постоять за себя. Я не шел, а летел к своей машине, и гордость за себя, и чувство свободы долго не покидали меня.
Глава 10
Я вернулся домой в полдень. На улице было пусто и спокойно. Напротив моего дома стоял черный "форд". Помнится, я решил, что это сборщик неоплаченных долгов совершает свой обход. Тут я рассмеялся, потому что все мои долги были оплачены загодя. Я гордился собой, ведь совсем недавно я был на краю пропасти.
Когда я закрывал ворота переднего дворика, из "форда" вылезли двое белых мужчин. Один высокий и тощий, в темно-синем костюме. Другой с меня ростом, но раза в три шире в обхвате. Его мятый рыжевато-коричневый пиджак был заляпан сальными пятнами. Они быстро приближались, а я медленно повернулся и зашагал к дверям своего дома.
– Мистер Роулинз, – окликнул меня один из них.
Я обернулся:
– Да?
Они приближались быстро, но осторожно. Толстый держал руку в кармане.
– Мистер Роулинз, меня зовут Миллер, а это мой напарник Мейсон. – Они предъявили свои бляхи.
– В чем дело?
– Мы хотим, чтобы вы поехали с нами.
– Куда?
– Узнаете куда, – сказал толстый Мейсон и взял меня под руку.
– Вы меня арестуете?
– Увидишь, – пообещал Мейсон и потащил меня к воротам.
– Я имею право узнать, куда вы намерены меня отвезти.
– Ты имеешь право упасть и разбить морду, ниггер. Ты имеешь право подохнуть, – рассвирепел Мейсон и нанес мне удар под ложечку. Я скорчился от боли, а он захватил сзади мою руку и защелкнул наручники.
Они вдвоем дотащили меня до машины и втолкнули на заднее сиденье. Меня тошнило.
– Только испачкай мой коврик, и я накормлю тебя твоей блевотиной, – крикнул Мейсон.
Они отвезли меня в участок на Семьдесят седьмой улице и подтащили к входной двери.
– Ты поймал его, Миллер? – спросил кто-то. Они держали меня под руки, мое тело провисло, голова поникла. Я оправился от удара, но не хотел, чтобы они это поняли.
– Прихватили его, когда он вернулся домой. При нем ничего не было.
Они открыли дверь в комнатушку, откуда пахнуло мочой. Голые стены покрывала некрашеная штукатурка, а мебелью служил единственный стул. Но мне его не предложили, а толкнули так, что я приземлился на колени. Они вышли, закрыв за собой дверь.
В двери был глазок. Я оперся плечом о стену и поднялся. От этого комната лучше не стала. Вдоль потолка тянулись ржавые трубы, с них капало.
Меня беспокоило, что они пренебрегли принятой процедурой. Я и раньше играл в "фараонов и ниггеров". Фараоны хватают тебя, записывают имя, берут отпечатки пальцев и затем швыряют тебя в "отстойник" к другим подозреваемым и пьяницам. Когда тебе станет невмоготу от блевотины и сквернословия, тебя отведут в другую комнату и начнут расспрашивать, почему ты ограбил винный магазин и куда девал деньги. Тогда я старался выглядеть невиновным и отрицал все. Очень трудно казаться невиновным, когда ни в чем не виноват, но попробуй убедить в этом фараонов. Они считают тебя виноватым только потому, что не способны думать иначе. И когда ты клянешься им, что невиновен, они только утверждаются во мнении: от них что-то хотят скрыть.
Но в этот день мы не играли в эту игру. Они знали мое имя, им не нужно было пугать меня "отстойником", и они не собирались брать мои отпечатки пальцев. Я не знал, почему меня задержали, но понимал, что это не имеет значения, поскольку они считали себя правыми. Я опустился на стул и взглянул на листву, пробивающуюся сквозь решетку. Насчитал тридцать два ярко-зеленых олеандровых листочка. От окна вдоль стены спускалась колонна черных муравьев. Они направлялись в другую сторону комнаты, где в углу лежал мышиный трупик. Я предположил, что мышку раздавил какой-то другой узник. Наверно, сперва пытался убить ее в середине комнаты, но юркому грызуну два, а может, и три раза удалось увернуться. Но потом мышка совершила роковую ошибку, пытаясь ускользнуть в трещину в стене, и узник этим воспользовался и растоптал беднягу. Трупик был сухой и тонкий, как бумага, и я предположил, что убийство произошло в начале недели, примерно в то время, когда меня уволили.
Пока я думал о мышке, фараоны вошли в комнату. Я был зол на себя, потому что даже не удосужился проверить, заперта ли дверь. Они застали меня врасплох.
– Изекиель Роулинз? – спросил Миллер.
– Да, сэр.
– У нас есть несколько вопросов. Мы можем снять наручники, если вы готовы сотрудничать.
– Я готов сотрудничать.
– Я говорил тебе, Билли, – хихикнул жирный Мейсон. – Он толковый ниггер.
– Сними с него наручники, Чарли, – приказал Миллер, и жирный коп повиновался. – Где вы были вчера в пять часов утра?
Я сделал вид, что не понял вопроса:
– В какое утро?
Жирный Мейсон толкнул меня ногой в грудь, и я свалился на пол.
– Утром в четверг.
– Встаньте, – приказал Миллер.
Я поднялся на ноги.
– Трудно сказать. Мы пили в компании, потом я помог дотащить захмелевшего приятеля до дому. Может, шел домой, а может, уже был в постели. Я не смотрел на часы.
– А что это за приятель?
– Пит, мой друг Пит.
– Ах, Пит, – фыркнул Мейсон. Он зашел слева, и не успел я повернуться, как в голове у меня вспыхнула молния – удар его тяжелого кулака пришелся по виску. Я опять лежал на полу.