Дьявол в синем
Шрифт:
– Встаньте, – приказал Миллер.
Я снова встал.
– Так где же ты и твой приятель выпивали? – насмешливо спросил Мейсон.
– У приятеля на Восемьдесят седьмой.
Мейсон снова сделал движение, но на этот раз я был настороже. Он взглянул на меня с невинным видом и выставил руки ладонями вверх.
– Может быть, в тайном клубе "У Джона"? – спросил Миллер.
Я промолчал.
– Ты веселился в подпольном клубе у твоего дружка, но это не единственная твоя вина. У тебя есть проблема посерьезнее.
– Какая
– А вот такая, что мы можем отвести тебя, чернозадого, на задний двор и всадить тебе пулю в голову, – сказал Мейсон.
– Где вы были в пять часов утра в четверг, мистер Роулинз? – спросил Миллер.
– Я точно не помню.
Мейсон снял башмак и принялся почесывать пятку своей жирной ладонью.
– В пять часов, – повторил Миллер.
Мы еще некоторое время играли в эту игру. В конце концов я сказал:
– Ну зачем напрасно терять время? Я с удовольствием расскажу вам обо всем, что вас интересует.
– Куда вы направились из дома Коретты Джеймс в четверг утром?
– Домой.
Мейсон попытался выбить из-под меня стул, но я опередил его и встал.
– Довольно с меня этих издевательств! – завопил я, но мой вопль не произвел на них никакого впечатления. – Я сказал вам, что пошел домой, и это все.
– Сядьте, мистер Роулинз, – спокойно сказал Миллер.
– Почему я должен садиться, если вы выбиваете из-под меня стул? – Тем не менее я сел.
– Мистер Роулинз, – продолжал Миллер. – Куда вы направились, выйдя из дома мисс Джеймс? Встречались ли вы в этот день снова с мисс Джеймс?
– Нет, сэр.
– Не поссорились ли вы с мистером Бушаром?
Я понял, куда он клонит, но спросил:
– А что?
– Говорили ли вы с Дюпре Бушаром о мисс Джеймс?
– Ты знаешь, о ком идет речь, – вмешался Мейсон, – о Пите.
– Да, иногда я его так называю, – согласился я.
– Была ли у вас ссора с мистером Бушаром? – в который раз спросил Миллер.
– У нас ничего не было с Дюпре. Он спал.
– Так куда же вы направились в четверг?
– Я пришел домой и с похмелья весь день и всю ночь провел дома, а потом, сегодня, пошел на работу.
Я хотел занять их разговором, чтобы Мейсон не вышел из себя и не попытался повторить свой трюк со стулом.
– Вообще-то меня уволили в понедельник, но я надеялся, что меня примут обратно.
– Куда вы пошли в четверг?
– Я пошел домой с похмелья.
– Ниггер! – Мейсон накинулся на меня с кулаками. Он сбил меня на пол, но я вцепился ему в запястья, сделал резкий рывок, вывернул ему руки и оседлал, усевшись на его жирный зад. Я мог бы убить его, как убивал белых парней на войне, но чувствовал за своей спиной Миллера. Я встал и отошел в угол. У Миллера в руке был пистолет.
Мейсон сделал вид, что хочет снова наброситься на меня, но у него не хватило духу. Не вставая с колен, он злобно шипел:
– Дай мне поговорить с ним по-своему.
Миллер подумал, переводя взгляд с меня на толстяка. Может быть, он представил себе, как будет выкручиваться перед начальством, если я убью его напарника. Не исключено даже, что в глубине души Миллер был гуманистом и не хотел пачкать руки кровью. Тем не менее он заявил категорично:
– Нет!
– Но... – начал было Мейсон.
– Я сказал, нет. Пошли.
Миллер помог толстяку подняться с пола. Затем спрятал свой пистолет в кобуру и одернул пиджак. Мейсон одарил меня злобной усмешкой и вышел из камеры вслед за Миллером. Он выглядел последним дураком. Дверь за ними захлопнулась.
Я вернулся на свой стул и снова пересчитал листья. Потом проследил за походом муравьев к дохлой мышке. Правда, на этот раз я вообразил, что осужденный – это я, а мышь – полицейский Мейсон. Я так пинал его ногами, что его грязный пиджак лежал в углу бесформенной грудой, а глаза вылезли из орбит.
С потолка на шнуре свисала лампочка, но выключателя не было видно. Постепенно слабые лучи солнца, просачивающиеся сквозь листву, угасали, и в комнате сгущались сумерки. Я сидел на стуле и ощупывал свои ссадины. Я ни о чем не думал: ни о Коретте, ни о Дюпре, ни даже о том, как удалось копам проведать о моих приключениях ночью в среду. Я сидел в темноте, стараясь в ней раствориться. Я бодрствовал, но мое сознание дремало. В этом сне наяву мне привиделось, что я выскользнул наружу сквозь трещинки в стене. Если я превратился в ночь, никто не найдет меня, никто не обнаружит даже, что я исчез. Во тьме я видел лица красивых женщин и блюда с ветчиной и пирогами. Только теперь я почувствовал, как голоден и одинок.
Внезапно в камере вспыхнул свет. Ослепленный, я все еще мигал, когда вошли Миллер и Мейсон и закрыли дверь.
– У вас есть еще что-нибудь сказать? – спросил меня Миллер.
Я молча посмотрел на него.
– Вы можете идти, – сказал Миллер.
– Ты слышал его, ниггер? – рявкнул Мейсон, обшаривая рукой свой живот, чтобы убедиться, застегнута ли "молния" на ширинке. – Убирайся отсюда!
Они провели меня в большую комнату, мимо дежурных. Все, кто там был, уставились на меня. Одни ухмылялись, другие были потрясены. Дежурный вернул мне бумажник и перочинный нож.
– Возможно, мы еще увидимся, мистер Роулинз, – предупредил Миллер. – Если возникнут вопросы, у нас есть ваш адрес.
– Какие еще вопросы? – проворчал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как голос честного человека.
– Это наше дело.
– Конечно, это не мое дело, когда вы силой вытаскиваете меня из собственного дома, приволакиваете сюда и творите со мной все, что вам заблагорассудится.
– Вы хотите жаловаться? – Выражение худого серого лица Миллера не изменилось. Он выглядел как мой давний знакомый, Оттин Клей. Тот страдал язвой желудка, и губы у него всегда были сложены так, словно он собирается сплюнуть.