Дьявол
Шрифт:
Неккер бросил на него острый взгляд.
— Вы думаете, Балю, что вам удастся подобными словами перепилить железные прутья?
— Нет, мейстер, не думаю; я совсем не думал об этом. Я даже не знаю, что предпочтительней: жестокость ли короля, которая сократила бы ужасный остаток моих дней, или же ваша гуманность, обеспечивающая мне долгие годы мучений.
Оливер молчал, наморщив лоб; потом шепотом спросил:
— Хотите умереть, Балю?
Кардинал отступил на шаг.
— Я не понимаю вас, мейстер, — неуверенно ответил он. — Конечно, я не хотел бы долго жить.
Оливер протиснул лицо между прутьями.
— Хотите яду, монсеньор? Я кое-что в этом смыслю.
Балю воздел кверху руки.
— Я христианин и князь римской церкви! — произнес он громко и веско.
Неккер, просунувшись между прутьями, оскалил зубы.
— Изыди, сатана… — забормотал Балю, отступая к задней стене клетки.
Оливер с хохотом вышел.
Двадцатипятилетний принц Карл Французский, младший брат Людовика, последовал дружескому, очень сердечному приглашению короля; он боялся, в случае ослушания, потерять все те выгоды, которые ни за что ни про что свалились ему в рот по Пероннскому договору. Молодой, болезненный принц, всецело подпавший под влияние нескольких доверенных лиц, знал весьма немного о закулисной стороне пероннских переговоров; и он решился довериться братскому тону королевского приглашения. Правда, очень странным казалось то обстоятельство, что текст приглашения даже не упоминал о пожаловании двух обещанных областей; но дружеский тон указывал на то, что это лишь формальность, подразумевающаяся сама собою. Сеньор Д’Юрфэ, ментор [66] Карла, надеялся даже в удобный момент добиться согласия короля на брак принца с юной дочерью герцога Бургундского. Д’Юрфэ полагал, что поведение короля в Перонне и Льеже доказывает коренной переворот в его политике по отношению к Бургундии, и думал осуществить теперь свой честолюбивый замысел, доказав королю, что брак Карла — в интересах династии, так как, в случае бездетности, герцогство Бургундское станет одною из коронных земель. Но Людовик, ненавидевший брата Карла и как фрондера и как предполагаемого наследника престола, — у короля не было сыновей, — слишком хорошо знал, насколько опасно и недопустимо позволить молодому принцу приобрести неожиданный вес и значение. Он боялся не хилой тени Карла Валуа, а колосса Карла Бургундского, который протянул бы таким образом руку к престолу св. Людовика. В Перонне король как будто согласился не только пожаловать Карлу обе области, представляющие для Бургундии важное стратегическое значение, но и дать санкцию на брак; этим участь брата была решена и смертный приговор ему вынесен.
66
Ментор (лат.) — руководитель, наставник.
Накануне приезда Карла король имел тайное совещание с Тристаном, Жаном де Боном и Оливером. Они решали, уподобившись Паркам [67] , как долго еще оставалось жить гостю. Людовик желал, чтобы Карла постигла «естественная» — на взгляд окружающих — смерть в ближайшие же недели; оттяжку он считал опасной, так как у Карла тем временем могли бы возникнуть добрососедские и родственные отношения с герцогом Бургундским. Скорая же смерть брата и переход его земель к короне поражала герцога в самое уязвимое место. Затем Людовик положил устранить оставшихся фрондеров — Арманьяка, Немура и Сен-Поля, откупиться от англичан деньгами, а Бургундию разделить между Германией и союзной Швейцарией. Такова была политическая программа короля, выработанная им в ту приснопамятную ночь, когда он вместе с Оливером был заперт в Пероннском замке; эта программа должна была осуществить идею единого и неделимого государства. Никто из «куманьков» даже и не помышлял возражать против этой мысли, но участь, уготованная брату короля, не понравилась ни Тристану, ни Жану де Бону; Оливер молчал. Профос стоял за то, чтобы приговор был официально вынесен судом, как это было проделано по отношению к Балю. Король покачал головой;
67
Парки — в греческой мифологии три сестры, богини человеческой судьбы.
— Нет, куманек, это невозможно. Ты думаешь, мне это самому в голову не приходило? Карл — мой брат. С ним нельзя обращаться как с изменником-министром или с взбунтовавшимся вассалом. Кроме того, он наследник престола. Вынести ему смертный приговор, — а ни о чем ином не может быть речи, — это значит не только поставить себя вновь под удары герцога Бургундского и испытать на себе удесятеренную его ненависть и злобу; это значит изолировать себя от всех; это значит, что против меня создастся новая, могучая лига, на сторону которой перейдут даже Бурбоны, даже Даммартэн, Сфорца и герцог Анжуйский; это значит враждебно настроить союзников и Рим, побудить. Англию, Германию и Испанию к открытому вмешательству. Это — не только смерть моя и ваша, господа, это — гибель государства!
Наступила глубокая тишина. Старик Тристан глядел на короля преданными глазами. Оливер задумчиво глядел в пол, прислонясь к окну и скрестив руки, Жан де Бон был выведен из глубокой задумчивости обращенным к нему вопросом короля:
— А ты что имеешь возразить, друг Жан?
Королевский казначей был из всех четырех самым добродушным и терпимым, как и подобает толстому человеку; в душе этого флегматика и сибарита жило отвращение к насилию, к пролитию крови, к уничтожению человека из-за угла. Против аргумента короля ему нечего было возразить, он понимал их беспощадную логику и потому молчал. Но когда Людовик обратился к нему с вопросом, честный Жан не мог более молчать.
— Я одного не понимаю, государь, — сказал он после некоторого колебания. — Почему речь идет непременно о смертном приговоре?
— По двум причинам, — тотчас же ответил Людовик. — Карла Валуа я не могу бросить в подземелье, не рискуя вызвать против себя взрыва возмущения, да и держать его там я мог бы в лучшем случае до моей смерти. Этим путем я ничего не выиграю и ничего не предотвращу. И потом нельзя создавать прецедента для Немура и коннетабля: они должны умереть.
— А как же Балю? — осмелился возразить Жан де Бон.
— Балю — не владетельная особа, у него нет ни земель, ни солдат. Он опасен только как орудие, как инструмент. А мои инструменты я волен забывать в подземных казематах.
Королевский казначей умолк; нельзя было понять, сдается он или нет. Людовик не без некоторого нетерпения обратился к Неккеру:
— Ты, Оливер, что-то очень упорно молчишь. Я отлично помню, что и в Перонне ты мне на эту мою мысль не дал ясного и точного ответа.
Неккер поднял голову и слегка улыбнулся.
— У меня нет возражений. Я хотел бы только повторить одно слово вашего величества, важное слово, которому вы сами, всемилостивейший государь, не придаете должного значения.
— Ну! — Людовик пожал плечами.
— Принц Карл — наследник престола. Да, он наследник, он по возрасту своему мог бы быть дофином, в котором вам судьбою отказано. Ничего не имею возразить против отрицательной характеристики его личности. Но я осмелюсь утверждать, что вы за необходимостью уничтожить забываете необходимость воссоздавать.
Король с некоторым чувством страха поглядел на своего наперсника. Он знал, что если этот преданный ему человек делает какое-либо предостережение, то оно всякий раз оказывает такое действие, словно сложилось в голове самого Людовика.
— О чем я забываю, Оливер? — спросил он почти смиренно.
— Вы забываете, государь, о том, что после смерти Карла вы — последний Валуа. У вас две дочери, обе выйдут замуж за иноземных государей. После смерти Карла вы остаетесь без наследника престола. С ним вместе вы уничтожаете собственную династию.