Дьявол
Шрифт:
Перед Оливером возникло препятствие в виде гиганта привратника, который упрямо и недоверчиво заявил, что госпожа сейчас не принимает.
Мальчик, в интересах своего будущего положения, нашел выгодным не называть себя ее братом. Он выдал себя за школяра, которого Росса намеревалась-де взять к себе в услужение в качестве секретаря. То ли его черное платье было похоже на костюм школяра, то ли слова были похожи на правду, но только привратник впустил его в дом.
Луиза приняла брата приветливо. Он остался у нее и стал услуживать ей, как и в Тильте. Но о своем родстве они помалкивали. Ознакомившись с положением дел, Оливер через несколько недель с большой уверенностью взял на себя заведование ремеслом сестры. Он быстро понял исключительную власть ее тела и наметил для нее более высокие цели. Он обратил внимание на то, как во время мессы в церкви святого Сальватора один высокопоставленный прелат не спускал с нее глаз. Она стала его любовницей и оказалась достаточно умна, чтобы последовать совету Оливера, ограничить круг своих отношений к мужчинам, как того желал влиятельный и благосклонный к ней князь церкви. Что касается прелата, то ему понравился услужливый, во многих отношениях полезный и умеющий держать язычок за зубами, неглупый мальчик, которого одно время он намеревался пустить по духовной части. Оливер не возражал. Он учился грамоте и латинскому языку у братьев ордена госпитальеров [5] , все время ловко растягивая срок искуса, назначенного его покровителем. Вскоре
5
Орден госпитальеров (иоаннитов) — духовно-рыцарский орден, созданный в Палестине крестоносцами в XII в.
Там иноземная красота молодой женщины снискала ей восторженное поклонение. Легат не мог долго удержать Фиаммингу, — как прозвали Луизу римские жуиры; он уступил ее всесильному кардиналу Борджиа [6] за богатое аббатство, тем более что был тщеславен и надеялся на кардинальскую шапку, если Борджиа получит желанную папскую тиару. Оливер остался первым лицом небольшого придворного штата Луизы, неизбежной инстанцией для получения ее согласия, персоной, с которой считался сам кардинал. И так как Оливер придерживался в своей политике мудрого правила: определенно и честно стоять на страже интересов того, чья дружба наиболее полезна, а равным образом следил за тем, чтобы отбирались подарки и у других претендентов, а сами они не проникали дальше преддверья спальни, то кардинал смотрел на него, как на своего сообщника. Он занялся юношей сначала лишь для того, чтобы понравиться ему, а через него и Россе; потом заметил он нечто необычайное в молодом человеке: его стремление к темным целям, какую-то страшную, нехристианскую энергию, искрившуюся у него в глазах и делавшую его взгляд трудно переносимым. Однако это не был тот злой взгляд Джетатора [7] , который надо поймать и парализовать амулетом из рога, раздвоенными ветками коралла или, по крайней мере, крестным знамением: нет, эти глаза не выступали наружу и не были близко расположены друг к другу, они сидели глубоко, обрамленные длинными ресницами, как глаза женщины; глаза неопределенного, неизмеримо глубокого мрака, манящего и опасного, как недвижная гладь албанского озера. Кардинал заметил его поведение, умное, спокойное, и в то же время полное сознания своей ответственности, его удивительную память, которой потребовалось едва ли четыре месяца для усвоения языка, его способности интригана, благодаря которым он в минутном разговоре распознавал людей, с тем, чтобы, вооружившись знанием их слабостей, не грубо сбивать их, а запутывать, мягко и незаметно вести к поражению. Борджиа понял практическую полезность подобного человека, которого он уже не считал мальчиком (сам Оливер никогда не говорил о своих летах); несколькими словами направил он его, не страдавшего избытком совестливости, в новую и привлекательную область, область закулисной политики. Оливер, работал для него в качестве тайного секретаря, осведомляя его, вожака испанской партии, о делах противной группы, состоявшей из антиклерикальной римской аристократии и гуманистов [8] , связанных с папой Пием II [9] научными интересами и настойчиво боровшихся против кандидатуры Борджиа. Оливеру нетрудно было использовать для своих политических целей казавшийся нейтральным маленький палаццо близ форума Траяна [10] , в котором жила Луиза; пользуясь Фиаммингой как приманкой, он склонил к должной доверчивости выдающихся аристократов и ученых. Но когда он, по приказу кардинала, поджег собранный им горючий материал, ему пришлось самому же пострадать от этого. Один ученый, принадлежавший к числу фанатических поборников республиканских и антипапских тенденций, Лоренцо Валла [11] доведен был Оливером и прочими провокаторами кардинала до заговора против жизни папы. Борджиа надеялся получить таким способом возможность уничтожить всю партию, раскрыв заговор накануне покушения. Но ученый сдал раньше времени; он явился к папским властям, сознался в замысле и назвал своих сообщников. Борджиа, сам с трудом выпутавшийся из этого дела, без всякого раздумья отступился от своих людей. Однако, когда папские сбиры [12] проникли в дом Россы, чтобы арестовать ее секретаря и повесить его вместе с другими на башенке в замке св. Ангела [13] , они не нашли его. Оливер уже бежал в Браччиано, владетель которого охотно принимал всех тех, кого папа преследовал. Там занимался он копированием латинского перевода Поджио [14] «Киропедии» Ксенофонта [15] . Он обещал герцогу достать Фиаммингу.
6
Борджиа, Родриго Ленцуоли (1430–1503) — кардинал, с 1442 г. — римский папа Александр VI, один из самых аморальных князей католической церкви, автор и участник ряда политических и уголовных преступлений, совершенных в пользу своих ближайших родственников.
7
Джетатор — человек, обладающий «дурным глазом».
8
Гуманисты (от лат. «гуманус» — человечный) — ученые, литераторы, философы, историки эпохи Возрождения в Италии (XIV–XVI вв.), противники прежних средневеково-схоластических методов и принципов науки и культуры.
9
Пий II (Эней Сильвий Пикколомини) — римский папа (1458–1464), гуманист и поэт, оставивший значительное литературное наследие. Инициатор похода против турок, умерший во время его подготовки.
10
Форум Траяна — одна из центральных площадей древнего Рима, увенчанная колонной Траяна, прославляющей походы этого императора (98–117).
11
Валла,
12
Сбиры — полицейские и судебные исполнители в Папской области.
13
Замок Святого ангела — средневековая крепость-тюрьма, переоборудованная из мавзолея императора Адриана (117–138).
14
Поджио, Джованни Франческо (1380–1459) — итальянский гуманист, один из наиболее видных деятелей Возрождения, собиратель и издатель древних рукописей, автор новелл, сатирических памфлетов и др.
15
Ксенофонт — древнегреческий историк IV в. до н. э., автор сочинений «Киропедия» (воспитание Кира) и «Анабазис» (отступление десяти тысяч греков).
Но Оливер больше уже не нашел своей сестры. Когда смертоносная чума ударила по сутолоке Священного года [16] , он осмелился посетить Рим, охваченный ужасом, покинутый папой, курией и магистратом. Кардинальский дворец и дом Россы он нашел тоже пустыми. Одни говорили, что куртизанка умерла, другие утверждали, что она еще до начала эпидемии бежала в Неаполь с придворным короля Альфонса, третьи якобы видели ее в свите Борджиа, бежавшего от чумы на юг. Оливер почувствовал грусть; захватив с собою маленький портрет Луизы, он отправился вместе с копиистом Джорджио Трапезунцио во Флоренцию.
16
«Священный год» в Риме — год, когда открывались ворота храма Святого Петра для торжественных религиозных процессий.
Там работал он поначалу опять как писец и брадобрей; натолкнувшись, благодаря одной покровительствовавшей ему публичной женщине, на мысль фабриковать разные притирания и косметики, он достиг в короткое время известного благосостояния. Но снадобия его содержали в себе слишком много ртути и были вредны для здоровья; посему он с трудом избежал Барджелло [17] .
После этого наступил период его пятилетнего странствования под сотней различных масок и имен. Был он писцом, школяром, брадобреем, врачом-шарлатаном и чернокнижником, шпионом, сутенером и шулером, прошел через многие жизненные бездны и сквозь водовороты быстротечной судьбы; он шел, лишь задеваемый событиями, но не захваченный ими, никогда не оставляющий за собою ничего, кроме платья, изредка кусочка кожи, более любимый, чем ненавидимый людьми, сам же не любящий и не ненавидящий никого, пользующийся своим превосходством, но не алчный до денег и все сильнее чувствующий тоску по северу.
17
Барджелло — дворец во Флоренции, построенный в XIII–XIV вв., сначала резиденция главного военачальника города, затем — государственная тюрьма.
Оливеру было двадцать пять лет, когда он вновь объявился в Генте. В первый же день его потянуло в Тильт. Он пришел туда в обеденный час; без волнения смотрел он на кирпичную деревенскую церковь, знакомые дома и дорожки, на родительский двор. Чего мне здесь надо? — спросил он сам себя, удивленный все не покидавшим его чувством ожидания. Элиза превратилась в грузную матрону с прядями седых волос. Она обернулась к дверям и сказала своим глухим, несколько гортанным голосом:
— Ах, Оливер!
Поднявшись с приветливым видом, она пошла к нему навстречу. Генрих, начавший уже лысеть, приветствовал его и, указав почти торжественным движением на хорошенькую молодую женщину, сидевшую около него, сказал:
— Это Лизбет, дочь мейстера Виллема Рима. Мы женаты уже два года.
Но всех их Оливер подарил лишь беглым взглядом и таким же словом. За столом около Лизбет сидела девочка лет десяти-двенадцати, улыбнувшаяся ему, как только он вошел в комнату. Редко случалось, чтобы люди ему улыбались, и никогда еще с ним не бывало, чтобы улыбающийся человек распространял вокруг себя свет, который отразился бы у него в глазах и в груди. Он ответил на ее улыбку хорошим смехом, а ведь смеялся он не часто. Чистая и неведомая радость пронизала его, как хмель — да, как хмель и переплелась с опьяняющей мыслью: а ведь я ожидал эту радость.
Он отвел свой счастливый взгляд от серых глаз и чудесных зубов девочки, с торжеством взглянул на других, и вот — все трое засмеялись, и комната больше уже не была темной. Элиза сказала:
— Я рада, что тебе хорошо, Оливер.
А Лизбет объяснила:
— Это Анна, моя сестренка.
Оливер опять взглянул на девочку.
— Ну, теперь я остаюсь в Генте, — сказал он, продолжая улыбаться.
Оливер вступил в цех брадобреев. Ему не трудно было этого добиться, ибо он был Неккером, человеком, совершившим далекое путешествие, а также и потому, что он работал в качестве старшего подмастерья у Виллема Рима, цехового мастера, уважаемого вождя гентского освободительного движения. Оливер вскоре сделался мастером и реорганизовал вместе с Виллемом Римом оппозиционную партию, очень озлобленную в результате несчастной войны с Бургундией и потери исконных городских вольностей. Старый мастер любил его как сына, видел в нем только патриота и ловкого цехового подмастерья и, когда его Анне минуло пятнадцать лет, выдал ее за него замуж. Вскоре после этого Рим умер, и Оливер наследовал от него и его профессию, и его политическую деятельность.
Только теперь, будучи независимым и обладая любимой женщиной, дозволил он себе быть тем, чем он был на самом деле. Постепенно и неуловимо терроризовал он бургундскую партию, не из патриотизма, а из удовольствия политической игры, наслаждаясь своей умственной силой и разумно уяснив себе превосходство французского противника.
Он работал, опираясь на темные стороны своего природного гения и жизненного опыта. Он сумел, не выдавая себя, свести на нет вождей противной партии и отнять у них приверженцев из среды легко воспламеняющегося народа.
Вообще же это был обязательный и со всеми приветливый человек, по-видимому без большого личного самолюбия, не думавший об административной должности и выступавший публично не слишком часто и не слишком редко. Но он уже крепко держал в руке невидимую узду, направляя людей куда ему нужно, а толпа не замечала ни рулевого, ни тайного ловца душ.
Он стал агентом Франции не из личного интереса, но испытывая радость стратега, по-своему направляющего противоречивые движения и силы. В глазах народа он оставался гентским патриотом. Народ величал мейстера Оливера Дьяволом, подобно тому, как деревенская дворня называла его этим именем, когда он был еще мальчиком. Но сам он чувствовал разницу в этом наименовании: ведь теперь это было не проклятием испуганных слуг, но восхвалением со стороны гентских граждан, которые уважали Дьявола и любили его.
Глава третья
Пробный камень
После отъезда герцога поведение мейстера Оливера стало мало кому понятным. Все свое внимание он направил на то, чтобы удержать возбужденный город от напрасного ропота против Брюсселя. Через посредство преданных ему цехов он добился у городских старшин того, чтобы в первые дни волнения дома герцогских чиновников охранялись вооруженными людьми и чтобы вожаки бургундской партии, взятые под стражу, были отпущены на свободу без поругания их бюргерской чести и достоинства. Голоса этих людей вместе с голосами умеренных цеховых мастеров дали Неккеру сплоченное большинство против крайних, которые требовали союза с восставшим Льежом.