Дьявольская материя(История полосок и полосатых тканей)

Пастуро Мишель

Во времена Консульства и Первой Империи, когда флаги и униформы были особенно в почете, к этим новым формам прибавилось еще одно: экзотические и орнаментальные полоски, возникшие в 1799–1800 годах на волне популярности всего египетского после наполеоновского «Исхода из Египта», — в них в очередной раз совместились западная (в данном случае, французская) мода и восточный декор (вернее, считавшийся таковым). Конечно, широкое применение «романтических» полосок в области дизайна интерьера имело место еще в период Директории, но систематически они стали употребляться не раньше 1800-х годов. Полоски фигурируют уже не столько на одежде, сколько на обоях и мебельной обивке. В период Консульства в хорошем обществе было принято ставить дома полосатые палатки «в египетском стиле», ночевать в них, обедать и принимать друзей [56] . Палатки ассоциируются с полосками, и эта связь, если присмотреться, имеет давнюю историю: ее можно заметить и в средневековой миниатюре, и на современных пляжах. Как и другие ткани, имеющие отношение к ветру и воздуху (вспомним, например, воздушные шары), палатка всегда связана с полосками — это могут быть полоски декоративного типа, полоски как часть какой-либо эмблемы, наконец, полоски, выполняющие технические функции [57] .

56

См.

замечательную диссертацию Jean-Marcel Humbert, L’Egyptomanie dans Fart occidental, Courbevoie, 1989.

57

Полоски очень часто фигурируют на тканях, которым свойственно колыхаться на ветру: палатки, паруса, знамена, тенты, воздушные змеи и т. д. Ткань в полоску не бывает полностью статичной — она надувается и сдувается, дрожит, перемещается; она всегда указывает на переход, transitus, — недаром ее используют в церемониях инвеституры и обрядах перехода.

Действительно, текстильные полоски во многом определяются способом производства, и когда мы говорим об их распространении в ту или иную эпоху на том или ином виде материалов, необходимо держать в голове также историю техники. Несомненно, что экспансия полосатых тканей в области одежды, мебели и декора во многом связана с механизацией ткацкого дела, начавшейся в 70-х годах XVIII века (вспомним изобретение прядильной машины Джеймсом Харгривсом, «мюль-машину» Сэмюэла Кромптона, принцип работы ткацкого стана для узорчатых материй, открытый Жозефом-Мари Жаккаром). Техническое и символическое измерение всегда взаимосвязаны. Так, в конце XVIII — начале XIX века полоски приобретают новые значения — и все это благодаря индустриальной революции.

После падения Империи мебель и обои в вертикальную полоску все еще были в моде, но уже без идеологического содержания и каких-либо восточных коннотаций, и так продолжалось в течение всего периода Реставрации вплоть до Июльской монархии. Популярность вертикальных полосок можно объяснить причинами «физического» характера: они зрительно увеличивают объем. Именно поэтому в апартаментах времен Реставрации, состоявших из серии небольших комнат с низкими потолками, активно использовались ковры в полоску (то же самое мы наблюдаем и в период Директории). Можно задаться вопросом, не было ли у «старых» горизонтальных полос, украшавших стены огромных залов феодальных замков, аналогичных функций — но с обратным знаком: благодаря им потолок кажется низким, а пространство — более сжатым. Возможно, этот эффект работал еще в средневековой культуре — ведь очевидно, что речь идет не о физиологии и не об оптике, но о чисто культурном явлении — умении видеть в вертикальных полосках мотивы, которые зрительно увеличивают поверхность изображения, а в горизонтальных — мотивы, производящие обратное действие [58] .

58

Этот оптический эффект лег в основу одной из современных культурных практик. Известно, что горизонтальные полоски зрительно делают силуэт короче и шире, и сегодня полные люди, и женщины, и мужчины, ни за что не станут носить подобную одежду, а предпочтут, напротив, вертикальные полоски, которые «худят», особенно если они узкие.

Полосовать и наказывать

Появление романтических полосок, довольно быстро превратившихся в революционные, ознаменовало решающий этап в истории полосатых тканей. Отныне текстильные полоски могут быть и вертикальными, и горизонтальными, а главное — они могут восприниматься как нечто положительное. Тот, кто носит полосатую одежду, уже не обязательно окажется изгоем или социально униженным, как в Средневековье.

Такое положение продлится в течение многих десятилетий, с конца эпохи романтизма до наших дней. Однако «отрицательные» полоски вовсе не исчезли. Напротив, для современной эпохи характерно сосуществование двух противоположных систем значений, в основе которых лежит одна и та же структура. Начиная с конца XVIII века одежда в полоску воспринималась, соответственно, как что-то позитивное, или негативное, или и то и другое одновременно, — но никогда как что-то нейтральное. Об этих двух системах значений мы и поговорим в последних двух главах. А чтобы не потерять ощущение большого времени, начнем с негативных полосок, которые, как мы помним по экскурсу в историю Средневековья, призваны подчеркнуть отрицательные стороны какого-либо персонажа или явления.

Сегодня полосатый костюм может ассоциироваться с самыми разными профессиями и социальными положениями, но первое, что приходит в голову, — особенно если это широкие полосы контрастных цветов, — перед нами арестант. Конечно, ни в одной стране мира уже не встретишь заключенных в такой одежде [59] , но сам образ укоренился в нашем сознании настолько крепко, что подобный костюм кажется непременным атрибутом тюрьмы; это почти архетип. Неслучайно в комиксах (по сути представляющих собой набор высказываний в форме кодов разного уровня) узники тюрем, каторжники и бывшие заключенные практически всегда носят тунику или рубашку в полоску. Французские читатели помнят, конечно, комиксы про Счастливчика Люка (выходившие с 1950 года), где смешные и страшные братья Дальтон неизменно одеты в рубашку в черно-желтую полоску. Такая одежда сама по себе подчеркивает, что ее обладатели — люди «вне закона», сбежавшие из тюрьмы или с каторги. Сходный код мы видим в рекламе, где заключенные и каторжники также изображаются в полосатой одежде (что на самом деле уже стало анахронизмом).

59

Зато в Советском Союзе узники ГУЛАГа носили подобную форму вплоть до самого недавнего времени (если верить фотографиям, публикуемым в западной прессе).

Но подлинная история костюмов в полоску, отличавших тюремных арестантов и каторжников, с трудом поддается реконструкции [60] . Создается впечатление, что и в этом случае родиной полосок стала Америка. Впервые полосатая одежда появилась в исправительных заведениях Мэриленда и Пенсильвании примерно в 1760 году. Можно предположить, что американские колонисты, взбунтовавшиеся против британской короны (как, позднее, французские революционеры), сознательно оделись в арестантские полоски, сделав их символом освободительного восстания. Позднее, в начале XIX века, эту одежду можно было встретить в некоторых английских и немецких тюрьмах, а в последующие десятилетия — на каторжных работах в Австралии, Сибири и даже в Оттоманской империи. К французской каторге это не относится — там вместо полосатой робы фигурировала красная форма [61] . Однако в обоих случаях преследовалась одна цель — та же, что и в Средние века: подчеркнуть, что человек, одетый таким образом, изгнан из социума и лишен основных прав.

60

Библиография по этой теме очень бедна, и мне, признаюсь, так и не удалось ни выяснить происхождение этой одежды, ни проследить ее эволюцию до середины XIX века.

61

М. Bourdet-Pleville, Des gal'eriens, des forcats et des bagnards, Paris, 1957, p. 128; M. Le cl`ere, La vie quotidienne dans les bagnes; Paris, 1973, p. 118–119.

Примечательно,

что обе расцветки — и однотонная красная, и двуцветная в полоску — действуют по единому принципу. Явление это интересно в нескольких отношениях. Во-первых, его легко датировать: в Средневековье и даже в XVI веке такое соответствие было бы невозможным, поскольку красный цвет был слишком популярен и не мог обозначать нечто маргинальное [62] . Зато в семиотическом плане оно передает вневременную, почти абсолютную связь между красным цветом, полосками и пестрой расцветкой — это всегда что-то «зримое», кричащее, динамичное. Чтобы усилить эффект, французских каторжников заставляли вместе с красной кофтой надевать штаны охристого или коричневого цвета; осужденные на пожизненное заключение были обязаны, в придачу к тому, носить зеленые береты, а рецидивисты — желтые рукава [63] . Каждого арестанта необходимо было узнавать издалека, отличать от охранников, понимать, к какой группе он принадлежит, легко отслеживать его перемещения, если он убежит из тюрьмы или спрячется, — а полосатые и пестрые ткани подходили для этого как нельзя лучше. Именно поэтому они соответствуют друг другу — свойство, на котором мы подробно останавливались, когда говорили о сигнальной функции полосатой одежды в средневековом обществе. И все же, признаюсь, мне не удалось обнаружить преемственность ни между средневековыми маргиналами и арестантами Нового времени, ни между их одеждой. И все же связь между ними есть, если верить дошедшим до нас произведениям и сведениям о культуре и ментальности тех времен. Но каким именно образом в Европе Нового времени из одежды в полоску возникла такая специфическая вещь, как арестантская форма? Этот вопрос еще ждет подробного исследования [64] .

62

Зато в XVII веке красный «созревает», если можно так выразиться: он окончательно выходит из широкого употребления и появляется на одежде представителей маргинальных слоев общества и заключенных, например на одеянии галерных гребцов. При этом, что характерно, одежда в полоску на галерах не использовалась. См. A. Zysberg, Marseille au temps des gal`eres, Paris, 1983; idem, Les Gal'eriens du roi: vies et destines de 60 000 forcats sur les galats sur les gal`eres de France, Paris, 1987.

63

Кроме работ, указанных в примечании 61, см. M. Alhoy, Les Bagnes. Histoire, types et moeurs, Paris, 1845; J. Destrem, Les D'eportations du Consulat et de l’Empire, Paris, 1885; E. Dieudonn'e, La Vie des forcats, Paris, 1932; P. Zaccone, Histoire des bagnes depuis leur creation, Paris, 1873.

64

Возможно, здесь сыграли свою роль полоски, принятые на флоте (но не на галерах). Вполне можно представить переход от матроса к бунтовщику, а от бунтовщика — к заключенному. Некоторые моменты из жизни таких людей во Франции, в привязке к культуре одежды, описаны в книге A. Cabantous, La Vergue et les fers. Mutins et d'eserteurs dans la marine de Vancienne France (XVII–XVIII s.), Paris. 1984 (хотя как раз на французском флоте полоски использовались не очень активно и в любом случае позже, чем, например, в Англии и Нидерландах).

При этом в полосках Нового и Новейшего времени присутствует измерение, которого не было в полосках средневековых. Полосатые костюмы каторжников и заключенных — это не просто социальный маркер, символ изгнания из общества или знак особого социального статуса. Нанесенные на грубую материю, эти полоски несут на себе печать глубокой деградации, начисто лишая того, кто их носит, достоинства и надежды на спасение. Более того, они сочетают цвета настолько тревожные, вульгарные и грязные, что создается впечатление, будто и сами они обладают злотворной силой. Они не только делают человека заметным и подчеркивают его изгнание из общества, но и унижают, калечат, приносят несчастье. Самый показательный и трагический пример такого рода полосок — форма, которую носили узники лагерей смерти. Никогда полоски на человеческом теле не являли собой столь разрушительного насилия над личностью.

Если пойти еще дальше, можно предположить, что корни преемственности социально маркированных костюмов эпохи Средневековья и современной арестантской формы следует искать именно в новоевропейском заключении безумия в специальных учреждениях. Дорога от шута к безумцу и от безумца к узнику нигде не обрывается, и полоски, возможно, претерпели сходную эволюцию. Важным этапом на этом трагическом пути стала сама практика содержания в заключении — возникнув в начале XVI века (сначала в Англии, потом и на континенте), она все чаще применялась к так называемым «сумасшедшим», а затем, во второй половине XVII века, — ко всем правонарушителям, по мере того как лишение свободы постепенно заменяло телесные наказания [65] . В геометрическом и метафорическом отношении горизонтальные полоски, фигурирующие на арестантской форме, тесно связаны с вертикальными прутьями тюремной решетки. Прутья и полоски пересекаются под прямым углом — кажется, что перед нами уток, или сеть, или даже клетка, которая еще больше отделяет заключенного от внешнего мира. Здесь полоски оказываются не только маркером, но и препятствием. Заметим, что такие полоски-препятствия (обычно в красно-белых тонах) можно встретить и сегодня — на железнодорожных переездах, пограничных постах и других местах обязательных остановок.

65

Здесь я, конечно же, отсылаю читателя к работам Мишеля Фуко, прежде всего к «Истории безумия в классическую эпоху» (Michel Foucault. Histoire de la folie `a l’^age classique, Paris, 1961), a также к книге «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» (Surveiller et punir. Naissance de la prison, Paris, 1975) — именно с ней связано заглавие данного параграфа.

Есть еще одна область, где связь между полосками и идеей наказания выражена с особой наглядностью, — это лексика. В современном французском языке глагол rayer означает не только «проводить полосы», но и «отрезать, отменять, уничтожать». «Rayer» имя в списке значит «провести полосу» поверх имени, вычеркивая его носителя. Чаще всего такое вычеркивание означает наказание. Сходную идею мы находим в глаголе corriger, что переводится одновременно как «зачеркивать» и «исправлять» в смысле «наказывать», — из этого второго значения родилось выражение «исправительный дом», место заключения с решетками на окнах, обитатели которого нередко носят полосатую форму. Глагол barrer, «зачеркивать», обычно употребляется в том же значении, что и rayer, причем сама форма слова подчеркивает, что решетки, barreaux, являются в некотором смысле полосками, а полоски — барьерами.