Дьявольская сила
Шрифт:
Минут через двадцать она перезвонила:
– Он в Баден-Бадене.
– Я не спрашиваю, откуда тебе известно, но полагаю, что источник надежный.
– Даже очень и очень, – подтвердила она и, не успел я рта раскрыть, добавила: – Он всегда останавливается в гостинице «Бреннерпарк-отель унд Спа».
Баден-Баден в XIX веке был модным фешенебельным курортом знати – здесь всегда шумно толпились богатые дворяне и промышленники со всех концов Европы. Именно тут, спустив все до последнего пфеннинга в казино «Шпильбанк», написал в отчаянии Достоевский своего «Игрока». [5]
5
Роман Ф.М. Достоевского «Игрок» написан в Санкт-Петербурге. – Прим. пер.
Небо с утра заволокло тучами, в воздухе похолодало, а когда мы наконец разыскали гостиницу «Бреннерпарк-отель унд Спа», расположенную посреди частного парка на берегу речки Осбах, уже накрапывал мелкий холодный дождичек. Баден-Баден – городишко небольшой, привыкший к пышным и торжественным празднествам. На его зеленых улицах и аллеях, по обеим сторонам которых растут рододендроны, азалии и розы, с утра до вечера царит веселье и оживление. Теперь же, однако, городок выглядел притихшим, безлюдным и таинственным.
Молли осталась в «мерседесе» дожидаться меня, а я вошел в просторный и тихий вестибюль гостиницы. Немало мне пришлось поездить по белу свету за последние месяцы. Столько всего пришлось пережить нам обоим с того дождливого серого мартовского дня в глубинке штата Нью-Йорк, когда мы опускали в могилу гроб с телом Харрисона Синклера, и вот мы здесь, в этом заброшенном немецком курортном местечке, и снова идет противный моросящий дождь.
За регистрационной стойкой сидел высокий молодой человек в униформе, взъерошенный и преисполненный служебного рвения:
– Чем могу быть угоден, сэр?
– У меня срочная бумага герру Штосселю, – пояснил я с деловым видом, показав конверт небольших размеров.
Себя я назвал Кристианом Бартлеттом, вторым атташе канадского консульства с Тальштрассе в Мюнхене.
– Передайте, пожалуйста, ему это письмо, – сказал я на немецком языке – хоть с жутким акцентом, но понять вполне можно.
– Да, разумеется, сэр, – с готовностью поднялся портье и протянул руку за конвертом. – Но его здесь нет. Он ушел в полдень.
– Куда же? – поинтересовался я и положил конверт во внутренний карман пиджака.
– Думаю, принять ванну.
– В какое же место?
Он недоуменно пожал плечами:
– Извините, но я не знаю.
В Баден-Бадене, по сути дела, всего два приличных заведения с ваннами, и оба на Ромерплац: одно со старыми банями, их еще называют Фридрихсбад, а другое – термы Каракаллы. Сначала я зашел в эти термы, опять разыграл сценку с письмом и натолкнулся на равнодушный ответ: герра Штосселя здесь не было и нет. Но в разговор вмешался пожилой служитель и сказал:
– Герр Штоссель сюда не ходит. Поищите его в Фридрихсбаде.
Там какой-то служитель средних лет с желтым болезненным лицом подтвердил: да, герр Штоссель находится здесь.
– Я Кристиан Бартлетт из консульства Канады, – сказал я по-немецки. – Мне нужно весьма
Служитель медленно, но упрямо как осел, покачал головой:
– Он сейчас парится, а нам наказал не беспокоить его.
Однако он все же не устоял перед моим импозантным видом, а может, потому, что я был иностранец, и любезно согласился проводить меня в парную, где могущественный герр Штоссель изволил принимать ванну. Если дело действительно очень срочное, то пусть сам и решает. Мы обогнали официанта в белой униформе, катящего сервировочный столик с бутылками минеральной воды и прохладительными напитками, прошли мимо других служителей, несущих стопки махровых белых полотенец, и наконец попали в коридор, в котором вроде никого, кроме нас, больше не было. Лишь около парной важно восседал грузный круглолицый охранник, затянутый в форму, отчего чувствовал себя явно не в своей тарелке из-за прорывающегося через дверь пара. Взглянув на нас и не отрываясь от стула, он сердито пробурчал:
– Сюда не входить!
Удивленно взглянув на него, я лишь улыбнулся. Затем быстрым и ловким движением выхватил из кармана пистолет и рукояткой приложил охранника по голове. Он охнул и тяжело сполз со стула. Резко повернувшись кругом, я ударил рукояткой служителя по затылку, и тот тоже завалился на пол.
Затем я быстро затащил и того и другого в находящуюся рядом подсобку и закрыл дверь.
Белая униформа служителя пришлась мне как раз впору. На металлическом столике лежал пустой поднос, на него я поставил несколько бутылок минеральной воды из небольшого холодильника и неторопливо засеменил к двери парной. Она поддалась с трудом и с громким скрежетом.
В один момент меня обволок пар, густой, как вата. Он переливался волнами и мешал смотреть. В парной стояла невыносимая жара, дышать стало трудно – сероводородный пар разъедал рот и горло. Стены сводчатого помещения парной были выложены белой керамической плиткой.
– Кто там? В чем дело? – раздался голос.
Сквозь густой пар я с трудом разглядел два тучных багровых тела. На длинной каменной скамейке, накинув на себя белые полотенца, сидели двое, напоминающие освежеванные свиные туши на скотобойне.
Спрашивал некто, ближайший ко мне, кругленький, с волосатой грудью. Подойдя поближе с подносом на вытянутых вверх руках, я сразу узнал эти оттопыренные уши, лысину во всю голову, крупный нос. Герхард Штоссель. Только утром я внимательно изучал его фотографию в «Шпигеле»; без всякого сомнения – это был он. Кто сидел рядом с ним, я не разглядел, различил только, что он был мужчина средних лет, лысый, с короткими ногами.
– Фруктовая водичка? – рявкнул Штоссель. – Не надо!
Не сказав ни слова, я вышел из парной и закрыл за собой дверь.
Охранник и служитель все еще не очухались. Быстро пройдя по коридору, я внимательно осмотрел его и нашел, что требовалось: глухую дверь в самом его конце. За ней обычно находится узкий и низенький лаз, по которому рабочие подбираются к водопроводным трубам и чинят их в случае необходимости. Дверь оказалась незапертой – не было нужды запирать ее. Открыв дверь, я быстро, с опаской встав на четвереньки, полез в низенький проход. Сплошная темнота. Стенки скользкие от влаги и минеральных отложений. Потеряв равновесие, я протянул руку, нечаянно ухватился за обжигающе-горячую трубу и лишь с большим трудом удержался и не завопил от боли.