Дьявольская сила

Файндер Джозеф

Я же в тот день, как нарочно, чувствовал себя неважно. По сути дела – хоть боль в голове почти прошла, – я едва мог нормально соображать, и даже Мел Корнстейн подметил мое угнетенное состояние.

– Вы слышите меня, адвокат, или нет? – спросил он раздраженно, когда я потерял нить его рассуждений.

– Конечно же, слушаю, Мел, – ответил я, пытаясь сосредоточиться, а сам сделал из этого еще один вывод: если мне не нужно узнавать мысли другого человека, я могу их и не слышать. Это я обнаружил, сидя подле Корнстейна: меня совсем не одолевал голос его мыслей

во время нашей беседы, которая носила весьма бурный характер. Я мог услышать его, как обычно, но если «хотел» услышать, что он думает, я легко мог это сделать, настроившись на его мысли и проникнув в них.

Точно описать, как это у меня получалось, я не могу, но этот процесс похож на то, как мать выделяет голос своего ребенка, плачущего среди дюжины других голосящих детей. Его можно сравнить также с гулом голосов во время приема, когда при желании можно различать отдельные голоса. Или еще понятнее сравнить этот процесс с разговором по радиотелефону, когда слышны отголоски переговоров других людей, накладывающиеея на ваши разговоры, и если вы станете внимательно прислушиваться, то все ясно услышите и поймете.

Вот и я стал прислушиваться к голосу мыслей Корнстейна, то усиливающемуся от обиды, то пропадающему от отчаяния, пока, наконец, не понял, что могу по своему желанию слышать лишь его речь.

Когда появились О'Лири и Кантор, источая любезность, я выбрал нужную дистанцию, постаравшись сесть поближе к ним.

О'Лири – высокий, рыжеволосый, очкастый мужчина лет тридцати – и Кантор – маленький, плотный, агрессивный юрист в возрасте около пятидесяти – расположились у меня в офисе, как у себя дома, и бесцеремонно плюхнулись в мягкие кресла, будто мы были старинными закадычными друзьями.

– Бен, – бросил фамильярно Кантор вместо приветствия.

– Рад видеть тебя, Брюс, – добродушно откликнулся я, как обычно говорят при встрече старые друзья.

На подобных встречах полагается говорить только адвокатам. Если при этом все же присутствуют их клиенты, то они могут лишь выдавать своим адвокатам нужные справки и не выступать со своими рассуждениями и предложениями по делу. Но Мел Корнстейн, просто кипя от злости, отказался поздороваться с пришедшими и не удержался от оскорблений:

– Максимум через полгода ты, О'Лири, будешь мыть посуду в «Макдоналдсе». Надеюсь, тебе понравится нюхать там вонь от французского жареного жира.

О'Лири лишь спокойно ухмыльнулся и взглянул на Кантора, как бы прося его: «Ну дай по мозгам этому психу». Кантор переадресовал его взгляд мне, и я сказал:

– Мел, позвольте уж улаживать дело мне и Брюсу.

Мел скрестил руки и замолк, с трудом удерживая кипящую злость.

На нашей встрече мы должны были прояснить довольно простой вопрос: видел ли Фрэнк О'Лири прототип «Спейстрона», когда «разрабатывал» свой «Спейстайм»? Схожесть этих игр даже не вызывала сомнений. Но если бы удалось доказать без малейших сомнений, что О'Лири видел «Спейстрон» на любой стадии разработки до того, как игру запустили в продажу, то мы выиграли бы тяжбу. Тогда это стало

бы так просто, как дважды два – четыре.

О'Лири, разумеется, придерживался версии, что впервые увидел «Спейстрон» в магазине, где продаются записанные на дискетках программы к компьютерам. Корнстейн же был уверен, что О'Лири как-то исхитрился заполучить прототип игры от какого-то его инженера-программиста, но доказать свои подозрения не мог. Я же стремился всячески уклониться от стычки со склочным, задиристым «петухом», почтенным эсквайром Брюсом Кантором.

Битых полчаса Кантор разглагольствовал по поводу ограничений торговли и нечестной практики. Мне было трудно уловить его аргументы, но я достаточно хорошо понимал, что он просто старается запугать нас и выбить из колеи. Ни он, ни его клиент не собирались уступать своих позиций ни на дюйм.

В третий раз я задал один и тот же вопрос:

– Можете ли вы со всей уверенностью утверждать, что ни ваш клиент и никто из его персонала ни разу не присутствовали во время пробных разработок игры, проводившихся в компании мистера Корнстейна?

Фрэнк О'Лири по-прежнему безучастно сидел, скрестив на груди руки и делая вид, что ему все надоело, а выкручивается, как может, пусть его адвокат. Кантор же, наклонившись вперед, со слащавой улыбочкой на лице между тем продолжал:

– По-моему, вы и так уже выскребли всю бочку до дна, Бен. Если у вас нет ничего…

И тут я услышал, как раздался писклявый неясный голосок мыслей О'Лири, думающего о чем-то. Различить четко его голос я еще не мог, но, сделав вид, будто справляюсь в своих записях, для чего наклонился вперед, я сконцентрировал свое внимание на мысли О'Лири и перестал слушать болтовню Кантора.

«Айра Хованиан, – напряженно думал О'Лири. – Черт возьми, если Хованиан начнет болтать…»

– Да, Брюс, – будто между прочим заметил я. – Может, ваш клиент поведает нам кое-что об Аире Хованиане.

Кантор нахмурился, выказывая недовольство, и буркнул:

– Не знаю, что вы там…

Но тут О'Лири вдруг схватил его за руку и горячо зашептал ему в ухо. Кантор недоуменно взглянул на меня, резко повернулся к своему клиенту и что-то прошептал ему в ответ.

Я опять сделал вид, будто мне нужно кое о чем справиться с записями, вытянул шею и начал внимательно прислушиваться, но в этот момент Корнстейн легонько похлопал меня по плечу и тихонько зашептал:

– А какое отношение имеет Айра Хованиан ко всему этому делу? Да каким образом вы вообще прознали про него?

– А кто это такой? – быстро спросил я.

– Вы не знаете?..

– Скажите мне сейчас же.

– Да это один парень, он уволился из моей компании месяца за два до запуска «Спейстрона» в производство. Отъявленный скандалист.

– Как это?

– Мне жаль этого дубину. Он утратил остатки совести и стал вымогать черт-те что. Догадываюсь, что подыскал себе где-то работенку получше, ну а если остался бы, то сейчас бы разбогател.

– Он что, продавал секреты производства?

– Кто? Айра? Да он нуль без палочки.