Дьяволы судного дня
Шрифт:
Я свернул налево и тут же об этом пожалел. Дорога была в рытвинах и ухабах, кружила между деревьями и огромными глыбами, местами покрылась льдом, тут и там чавкала полузамерзшая грязь. Маленький «Ситроен» подбрасывало и швыряло из стороны в сторону, и лобовое стекло начало запотевать от моего разгоряченного дыхания. Я открыл боковое стекло, что тоже было не особенно приятно: на улице было морозно.
Вокруг стояли молчаливые, темные фермы с закрытыми окнами и захлопнутыми трубами, далее виднелись коричневые поля, на которых застыли коровы, прижавшиеся друг к дружке, и надеющиеся таким образом спастись
Наконец дорога привела меня к мосту у Куильи. Я мельком увидел танк, о котором говорили старики. Но в следующее мгновение я потерял из виду и мост, и танк. Затормозив, я попытался развернуться, но мотор заглох, и пять минут прошли в бесплодных попытках завести эту тупую машину. Из ворот ближайшей фермы выглянула женщина с серым лицом и с удивлением уставилась на меня. Но затем дверь захлопнулась снова. Наконец— то мне удалось завести свой драндулет, и я выбрался на дорогу.
Как только я выехал из— за поворота, то сразу же увидел танк, но решил отъехать на несколько ярдов в сторону, чтобы вновь не засесть в грязь на моем «Ситроене». Выйдя из машины, я сразу вляпался в кучу коровьих лепешек. Пришлось остановиться и почистить ботинки о придорожный камень, и лишь затем я отправился осматривать танк.
Он был темным и неуклюжим, но на удивление маленьким.
Я думаю, что в наши дни большинство людей уже не помнят, какие маленькие танки участвовали во Второй мировой войне. Его поверхность была выкрашена в черный цвет и местами попорчена ржавчиной, металл кое— где был покорежен. Я знал, что это за танк, возможно, это был «шерман» или что— нибудь подобное. Но это, безусловно, американский танк — на боку виднелись белые звезды. Я двинул по железу ногой — оно гулко загудело в ответ.
По дороге медленно шла женщина с полным ведром молока. Она смотрела на меня и, поравнявшись, поставила ведро на землю остановилась. Она была сравнительно молода, лет двадцати трех — двадцати четырех, на ней был красный костюм. Она выглядела как дочь фермера. Ее руки были грубы от доения коров на холоде и ветру, щеки пылали ярким румянцем, как нарисованные чьей— то умелой кистью.
— Bonjour, mademoiselle, — поприветствовал я ее, и она ответила наклоном головы.
— Вы американец?
— Да.
— Я так и думала. Только американцы останавливаются и смотрят.
— Вы неплохо говорите по— английски.
Она улыбнулась:
— Я работала в Англии, три года.
— Но почему вы вернулись на ферму?
— Моя мать умерла, а отец остался совсем один.
— У него прекрасная любящая дочь.
— Да. — Она опустила глаза. — Правда, я собиралась уехать на следующий день обратно, но мне там было очень одиноко.
Я вновь бросил взгляд на громоздкий разбитый танк.
— Мне сказали, что танк был подбит. А ночью здесь можно услышать разговоры убитых…
Девушка ничего не ответила.
Я немного подождал, затем взглянул
— Как вы думаете, это правда? — спросил я. — Его подбили?
— Вы не должны говорить об этом, — ответила она, иначе ведро перевернется.
Я бросил взгляд на ее алюминиевое ведро.
— Вы серьезно? Если мы будем говорить о духах в танке, молоко выльется?
— Да, — прошептала она.
Я думал, что слышал обо всем на свете, но это было нечто новое. Здесь, в современной Франции, образованная молодая леди говорит шепотом около старого разбитого «шермана», что якобы привидения из танка выльют ее свежее молоко. Я положил руку на холодное железо и решил, что напал на что— то особенное. Роджер это одобрит.
— А вы сами— то слышали этих духов? — спросил я.
Она отрицательно покачала головой.
— А вы знаете кого— нибудь, кто слышал? Кого— нибудь, с кем я могу поговорить?
Девушка взяла ведро и пошла по дороге. Но я догнал ее и пристроился рядом, не обращая внимания на то, что она не смотрела в мою сторону и не разговаривала со мной.
— Я не хочу быть назойливым, мадемуазель. Мы вместе с моим другом пишем книгу о Второй мировой войне, а эта история очень интересна, мы можем ее использовать. Кто— то же должен был слышать эти голоса, если они существуют?
Девушка остановилась и тяжело взглянула на меня. Она была очень хорошенькая для нормандской крестьянки. Такой прямой нос можно было видеть у женщин на картинах XI века в Бауехском музее, глаза были чистого зеленого цвета. Под ее грубой жилеткой и юбкой скрывалась довольно красивая, привлекательная фигурка.
— Я не знаю, почему вы так разволновались. Ведь это же только сказка, слухи, не так ли? На самом— то деле никаких духов не существует?
Девушка молча смотрела на меня. Затем произнесла:
— Это не духи, это другое.
— Что значит «другое»?
— Я не могу вам ответить.
Она вновь пошла вперед, и на этот раз довольно быстро.
Я с трудом поспевал за ней. Наверно, если ходить по три мили от коровника до дома и обратно дважды в день, то ноги, естественно, окрепнут. Но так как у меня не было таких тренировок, я порядочно запыхался, и когда мы дошли до ворот, у меня заболело горло.
— Это моя ферма, — проговорила она. — Я должна идти.
— И вы не хотите мне больше ничего сказать?
— Больше нечего говорить. Танк стоит здесь со времен войны. Это уже более тридцати лет, не так ли? Ну какие голоса можно услышать в танке через тридцать лет?
— Вот об этом— то я: вас и спрашиваю, — сказал я ей.
Она повернулась ко мне в профиль.
— Вы мне скажете ваше имя?
На ее губах появилась легкая улыбка.
— Мадлен Пассерель.
— Даниэль, сокращенно Дан, Мак Кук.
Девушка протянула мне руку:
— Очень приятно было с вами познакомиться. А сейчас я должна идти.
— Я увижу вас еще раз? Завтра я снова буду здесь. Я должен закончить карту.
Она покачала головой.
— Да не собираюсь я вас пытать, — успокоил я ее, — может быть, мы пойдем чего— нибудь выпьем? Есть здесь где— нибудь бар поблизости?
Я оглядел замерзшую сельскую местность.
— Ну, может быть, небольшая гостиница? — поправил я себя.
Мадлен взяла ведро в другую руку.