Дыхание Голгофы
Шрифт:
– Да ладно. Пусть живет. У отца еще ноги не остыли, а она, говорят, уже спуталась с каким-то охранником. Или еще раньше, а сейчас, чего прятаться? Да наплевать. Отца жалко, мог бы еще жить и жить.
У Гали выступили на глазах слезы.
– Давай помянем моего папочку.
Помянули, и я вдруг почувствовал страшную усталость. Ну, поговорили еще, конечно. Хотя, по большому счету
– Я постелю тебе на диване, - решительно встала Галя.
– Да, конечно, - наскоро согласился я и подумал «по старой памяти». И уже лежа на нем я вдруг в подробностях вспомнил свой приезд из Афгана. Как же я молил тогда, чтобы пришла ко мне Галя. Чтобы все вернулось в довоенные времена. И вот я на том же диване, а сам далеко-далеко. Прошлое, даже стерилизованное сейчас таким вот образом, все-таки остается прошлым. А всякая анестезия – явление временное.
И вдруг пришла Галя. После душа, в халате, пахнувшая ароматами давно ушедших времен.
– Еще не спишь? Можно я посижу рядом с тобой.
– Можно.
– Ты совсем-совсем меня не любишь? – спросила она осторожно. – Понимаю, глупо тебе сейчас задавать такой вопрос. Не ко времени.
Я промолчал.
– Неужели ничего не осталось? Но так же не бывает, Гаврош? Иногда я перечитываю твои письма из Афганистана. В них столько любви…
– Там, где они писались, Галочка, было много крови, а там, где много крови, всегда много любви. Это жестокий парадокс природы.
– И что же теперь делать? – вздохом спросила она.
– Ты это о чем? – не понял я.
Она тронула мое лицо. Очень нежно. Как давным-давно. И как могла только она. Наклонилась и вдруг жадно поцеловала меня в губы.
– Спокойно ночи, Гаврош…
И как-то мгновенно я провалился в сон, просто в небытие и так же мгновенно проснулся. Какое-то время я приходил в себя от неожиданной пустоты. И вспомнился вдруг ЗАГС, наш развод и последние, прощальные мои слова: «Эй, а возврата не будет».
Обретая действительность, и вместе с ней жадно припадая к «чаше горечи», я встал. Оделся. За окном спряталась в мертвом покое ночь. Но прежде чем уйти, я заглянул к Гале, чтобы попрощаться. Но она спала или делала вид, что спала. «Все правильно, все в прошлом», - подумал я, осторожно закрывая за собой входную дверь.
… В полдень следующего дня я повидался с лечащим врачом Анюты, заведующим отделением Зубовым, тем самым широкоскулым с бородой, который маленько занудлялся на встрече с медиками. Он подал мне руку и тревожно взглянув на меня, сказал:
– Петр Петрович меня зовут. Извините, коллега, но ничем пока порадовать вас не могу. Тяжелые роды вызвали нарушение сердечной деятельности.
– Была остановка? – неожиданно для себя спросил я.
– Мы едва ее не потеряли. Боюсь, коллега, что о родах…
– Не надо, я понял, - перебил я его. – И каков прогноз вообще?
– Ну, сердце еще пол-беды. Я думаю молодая, все восстановится. Уже наметилась хорошая динамика. А вот психика. Сегодня был консилиум. Решено перевести вашу супругу в психиатрию. Представляете, берет в руки подушку и ходит по палате, нянчит, как ребенка. Даже мне, повидавшему многое, смотреть на это… - доктор покачал головой.
– Я могу зайти к ней в палату?
– Вообще бы не желательно. Но пойдемте, рискнем, а вдруг… - Он подал мне халат. – Наденьте. Она одна в палате. Но дежурит санитарка. Я зайду первым и позову вас.
Мне показалось, прошла целая вечность, прежде чем пригласил доктор. Анюта сидела на кровати, крестиком сложив на груди руки. К моему появлению она отнеслась равнодушно. Только на мгновение задержала взгляд и подбородок ее дрогнул. И вдруг страшная гримаса исказила ее лицо – она что-то гортанно выкрикнула и свалилась с кровати на пол в эпилептическом припадке. Мы с доктором ее подняли, уложили на кровать. И глаза моей Анюты вдруг стали совершенно стеклянными.
– … Все. У меня больше никаких аудиенций. Только перед вашим приходом ее укололи нейролептиком, - сказал доктор Зубов, когда мы вышли. – Я даже родителей к ней не пустил. Только для вас сделал исключение. Так что, извините, коллега, но к сожалению ваша следующая встреча с женой будет уже в психиатрии. А там?... Все мы под Богом…
Я пожал ему руку.
– Спасибо, Петр Петрович.
Я вышел на порог отделения и тут раздался звонок моего радиотелефона.
– Здравия желаю, - услышал я голос Батищева. – Как супруга?
– Плохо. Узнала меня и у нее начался припадок. Сегодня был консилиум. Решили перевести ее в психиатрию.
– Старик, может отправить ее в хорошую клинику в столицу? – спросил Руслан.
– Скажи еще - когда победим, - уловил я себя на том, что едва сдерживаю себя.
– Теперь я думаю, наверное, ты был прав. Стоило ли такой ценой?!