Дыхание снега и пепла. Книга 2. Голос будущего
Шрифт:
Я видела, как Мальва беззвучно повторила «вуаля», копируя Бри, и немного отвернулась, чтобы она не увидела моей улыбки. Брианна вытащила пробку из квадратной бутылки с кислотой и очень осторожно налила пару капель в чашку. Горячий запах серы тут же разлился в воздухе операционной, как освобожденный демон, перебивая вонь от фекалий и лука.
Мальва замерла с широко раскрытыми и по-прежнему слезящимися глазами.
– Что это? – спросила она.
– Купоросное масло, – сказала я. – Ты эээ… тебе знаком этот запах?
Она кивнула, опустила порезанный лук в кастрюлю и осторожно накрыла крышкой.
– Ай, знаком. – Она подошла посмотреть на зеленую бутылку, по пути вытирая кулаком мокрые
– Вот как? Интересно, для чего она использовала ее.
Мне действительно было интересно и одновременно неловко. Серная кислота могла быть в запасах у алхимика или аптекаря; единственной причиной, приходящей мне в голову, по которой ее мог иметь обычный человек, – агрессия; кислотой могли плескать во врагов.
Но Мальва только покачала молча головой и отвернулась, возвращаясь к луку и чесноку. Я успела уловить выражение ее лица – необычная смесь враждебности и тоски, которая неожиданно чем-то отозвалась во мне. Тоска по давно ушедшей матери и гнев брошенной маленькой девочки, одинокой и сбитой с толку.
– Что такое? – Брианна, нахмурившись, разглядывала мое лицо. – Что случилось?
– Ничего, – ответила я и положила ладонь ей на плечо, просто чтобы ощутить силу и радость от ее присутствия, от тех лет, что она провела, взрослея. Слезы затуманили мой взор, но их можно было списать на лук. – Все хорошо.
Я ужасно устала от похорон. Это были уже третьи за пару дней. Мы похоронили Гортензию с дочерью, потом старую миссис Огилви. Сегодня это был еще один ребенок, один из близнецов Макафи. Второй ребенок, мальчик, стоял рядом с могилой сестры, шокированный ее смертью настолько, что сам выглядел как призрак, хотя болезнь его не коснулась.
Церемония задержалась – гроб не был готов вовремя, – и вокруг нас начали сгущаться ночные тени. Золото осенних листьев померкло до оттенков пепла, вокруг влажных еловых стволов вился белый туман. Сложно было представить сцену более удручающую, и все же она казалась куда уместней, чем яркое солнце и свежий ветер в тот день, когда мы хоронили Гортензию и маленькую Анжелику.
– Господь – пастырь мой. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня… – Голос Роджера болезненно надломился, но никто, казалось, этого не заметил. Мгновение он боролся с собой, с трудом сглатывая, затем надтреснуто продолжил. Он держал в руках маленькую зеленую Библию, но читал по памяти, не глядя в текст. Его глаза перебегали с фигуры одиноко стоящего мистера Макдуфа – его жена и сестра обе заболели – на маленького мальчика рядом с ним, который был примерно одного возраста с Джейми. – Если я пойду… и долиною смертной тени… не убоюсь зла. – Его голос заметно дрожал, и я видела, как по его лицу катятся слезы. Я поискала Бри, она стояла чуть позади плакальщиц, наполовину укрыв Джема в складках темного плаща. На ней был капюшон, но лицо оставалось видимым – бледное пятно в темноте, как лик скорбящей девы Марии.
Даже красный мундир майора Макдональда потерял свои краски и стал угольно-серым в скудном уходящем свете. Он приехал в полдень и помог закончить маленький гроб. Теперь этот бывалый солдат стоял, мрачно зажав шляпу под мышкой и понурив голову в парике, так что лица было не видно. У него тоже был ребенок – дочка, которая жила с матерью где-то в Шотландии.
Я покачнулась и ощутила руку Джейми под своим локтем. Я почти не спала и не ела последние три дня, но не чувствовала ни голода, ни усталости. Я ощущала себе отстраненно, как будто все происходило во сне, как будто ветер дул прямо сквозь меня.
Отец издал крик
Мысли меня не слушались – как бы я ни старалась сосредоточиться на происходящем, они как будто расползались в разные стороны. Руки болели: я измельчала травы, тягала больных, носила воду… Мне казалось, как будто я бесконечно повторяю одно и то же, снова и снова, – я ощущала ритмичный стук пестика в ступке, мертвый вес бесчувственных тел. Воспоминания о стеклах с амебой словно ожили – она плыла у меня перед глазами, ложноножки жадно шевелились в замедленном действии в поисках жертвы. Вода, я слышала шум бегущей воды; она жила в воде, хотя она была заразной только в форме цист. Она передается через воду. Эта мысль пришла ко мне очень ясно.
А потом я оказалась на земле, не в состоянии вспомнить, что когда-то стояла на ногах. В нос бил запах свежей влажной земли и свежего влажного дерева, принося с собой смутные мысли о червях. Перед моими глазами что-то задвигалось – маленькая зеленая Библия упала и теперь лежала перед моим лицом, а ветер переворачивал страницы одну за одной в призрачной игре Sortes Virgilianae [33] . Где же он остановится, подумалось мне смутно.
Потом были руки и голоса, но мне было не до них. Огромная амеба царственно плыла во тьме передо мной, плавно двигая ложноножками в приветственном объятии.
33
Знаменитые «Sortes Virgilianae» – «Прорицания Вергилия» – использовались для гадания по смыслу наудачу выбранного места из текста.
Глава 63
Выбор
Лихорадка бушевала во мне подобно шторму, острые вилки молний пронзали тело ослепительной болью, каждая замирала на мгновение, сияя рядом с нервом или сплетением, освещая потайные уголки суставов и сжигая волокна мышц. Безжалостные вспышки ударяли снова и снова, будто огненный меч карающего ангела, что не знал пощады.
Я редко осознавала, закрыты мои глаза или открыты, сплю я или бодрствую. Я не видела ничего, кроме подвижной серой массы, беспокойной и пронзаемой красными всполохами. Краснота пульсировала в венах, укрытая облаком. Я ухватилась за алую вену и последовала за ней, цепляясь за мерцание ее замедленного тока посреди оглушительного грохота. Грохот становился громче, по мере того как я проникала все глубже и глубже в черноту, бурлящую вокруг, он становился навязчивым и монотонным, как бой барабана, так что в ушах звенело, и я ощущала себя пустотелой, будто туго натянутой, вибрируя от каждого нового удара.
Источник стука был прямо передо мной, пульсируя так громко, что мне захотелось закричать, только чтобы услышать какой-нибудь другой звук, но несмотря на то, что губы раскрылись, а горло напряглось от усилия, я не слышала ничего, кроме барабанного боя. В отчаянии я вытянула руки – если это были мои руки – вперед, в серый туман, и схватила какой-то теплый, влажный и очень скользкий предмет, который бился, сокращаясь у меня в ладонях.
Я посмотрела на свои руки и мгновенно поняла, что это мое сердце. В ужасе я уронила его, и оно поползло прочь, оставляя за собой след красноватой слизи и содрогаясь от усилий. Клапаны открывались и закрывались, как рты выброшенных на сушу рыб, каждый открывался с глухим щелчком и захлопывался с влажным мясистым шлепком.