Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Богданов Игорь Алексеевич

В екатерининскую эпоху, да и позднее, многие петербуржцы отдавали предпочтение привозному нюхательному табаку — «гишпанскому», французскому или немецкому. Однако ближе к концу XVIII века с ним начал успешно конкурировать и местный табак, выпускавшийся многочисленными кустарями-надомниками, по большей части выходцами из стран Западной Европы. Технология его изготовления, довольно сложная и трудоемкая, не претерпела каких-либо существенных изменений и спустя полтора века. Главным, незаменимым компонентом был амерсфортский табак, превратившийся в

России в махорку. Состав ароматических добавок варьировался весьма широко.

Согласно В. А. Гиляровскому, один из Табаков, пользовавшихся популярностью в продолжение довольно долгого времени, — «розовый» — включал в себя осиновую золу, эликсир соснового масла, розовое масло и «самую наилучшую» розовую воду. Вот что с ним проделывали перед тем, как предложить потребителю: «Насыпав в бутылки табак (перемешанный вручную со всеми добавками), закубрить его пробкой и завязать пузырем, поставить на печь дней на пять или на шесть, а на ночь в печку ставить, в лежачем положении… После чего он будет готов».

Этот «розовый» табак собственноручного изготовления предложил понюхать собеседнику герой повести В. А. Соллогуба «Сережа» (впервые опубликована в 1838 году): «А что, Сергей Дмитриевич, не хотите ли табачку? У меня a la rose, сам делаю».

Название табака поставило в тупик комментатора соллогубовского текста, который ограничился примечанием внизу страницы: «А la rose — как роза (фр.)». Действительно, — «как роза», но, только вспомнив Гиляровского, можно понять, о каком табаке идет речь.

Многие петербуржцы пользовались нюхательным табаком собственного изготовления, растирая его в горшках; табак терли на продажу и будочники, располагавшие для этого свободным временем. К ним в будку частенько заглядывали прохожие, чтобы сыграть в дурачка, а то и просто погреться.

Писатель Н. А. Лейкин пишет в своих воспоминаниях о полицейском страже, будка которого находилась в 1840-х годах около ограды Владимирской церкви на Колокольной улице; этот будочник «приготовлял и нюхательный табак зеленого цвета, который продавал любителям».

Не обошел вниманием эту сторону деятельного городского стражника и другой мемуарист — А. Ф. Кони: «Будочник — весьма популярное между населением лицо, не чуждое торговых оборотов, ибо в свободное от занятий время растирает у себя нюхательный табак и им не без выгоды снабжает многочисленных любителей». Основным занятием будочника была забота о том, чтобы по возможности не отдаляться далеко от своей будки, так что времени у него, чтобы оставить о себе память в истории табака, было, пожалуй, предостаточно.

Нюхательным табаком дорожили. Гоголевский почтмейстер открывал «свою табакерку только вполовину, из боязни, чтобы кто-нибудь из соседей не запустил туда своих пальцев, в чистоту которых он плохо верил и даже имел обыкновение приговаривать: «Знаем, батюшка, вы пальцами своими, может быть, невесть в какие места наведываетесь, а табак — вещь, требующая чистоты»». А вот Наполеон больше всего дорожил своим временем; некогда ему было открывать-закрывать табакерку, ибо судьбой было предначертано вершить великие дела, потому и держал он нюхательный табак под рукой, в одном из карманов своего жилета, всегда открытом.

Но вернемся на берега Невы, не осчастливленные пребыванием на них великого француза (в Петербурге и без него хватало и пожаров, и любителей нюхать табак). Нюхательный табак долгие десятилетия оставался душевной потребностью петербуржца всякого достатка. К нюхательному табаку прибегали дворяне, чиновники, купцы, крестьяне. В нем являлась надобность и в часы досуга, и в трудную минуту, как это произошло с героем одного из рассказов И. И. Панаева: «При этом он берет щепотку табаку и с расстановками внюхивает его в себя, как бы желая придать себе этим несколько более твердости». Щепотку табаку, добавим, брали непременно большим и указательным пальцами и попеременно запихивали «понюшку» в одну, потом в другую ноздрю.

Нюхательный табак держали в табакерках из папье-маше, серебра, золота, дерева, перламутра, черепахового панциря, слоновой кости, фарфора, нефритов, украшенных бриллиантами и эмалью. Табакерка — маленькая изящная коробочка, вмещавшая горсточку ароматной пыли, — была своего рода символом знатности и богатства и указывала на то, что ее обладатель благороден и обладает эстетическим вкусом (или не обладает, ежели табакерка неказиста). Павел Иванович Чичиков, играя у губернатора в вист, «чтобы еще более согласить в чем-нибудь своих противников», в отличие от почтмейстера, «всякий раз подносил им всем свою серебряную с финифтью табакерку, на дне которой заметили две фиалки, положенные туда для запаха». Выходит, доверял пальцам своих противников.

Не чурался табаку и Григорий Петрович, портной из повести Н. В. Гоголя «Шинель». У него была табакерка «с портретом какого-то генерала — какого именно, неизвестно, потому что место, где находилось лицо, было проткнуто пальцем и потом заклеено четвероугольным лоскуточком бумажки».

У героя повести В. А. Соллогуба «История двух калош» в кармане лежала «небольшая черепаховая табакерка с золотым ободочком», и он «почитал ее большою драгоценностью» — так же, как и многие его современники, почитали большой драгоценностью свои табакерки.

Много и с удовольствием нюхают табак в романе И. А. Гончарова «Обрыв», увидевшем свет в 1869 году. У Надежды Васильевны Пахотиной, героини этого романа, была «высокая золотая табакерка», и — что важно — «около нее несколько носовых платков». Как-то к Надежде Васильевне заглянули гости; она «ласково поглядела на них, с удовольствием высморкалась и сейчас же понюхала табаку». Другой герой этого произведения, Райский, с детства присматривался к своему учителю — как тот нюхает табак, и на уроке «только глядел, как проворно и крепко пишет» учитель «цифры, как потом идет к нему прежде брюхо учителя с сердоликовой печаткой, потом грудь с засыпанной табаком манишкой».