Дыра. Путь на ту сторону

Грошев Николай Геннадьевич

– Цин жлобится, сам знаешь. – Помолчал и добавил. – Может в следующем месяце.

– Ты месяц назад так же говорил.

– Работай блин… - Проворчал Вадим, покидая комнату.

В коридоре остановился – курить захотелось. Пока наполнял пространство коридорное белесым дымом, размышлял о словах учёного. Новое оборудование сюда могут вообще не привезти. На днях Центр принял решение по вопросу, который висел в воздухе уже год – расширять научный комплекс в городке или нет. Принятое решение по сути, выглядело так – отложить вопрос на неопределённый срок. Вот такая хрень, ещё чёрт знает сколько времени придётся считай половину барахла из Дыры, отправлять на исследование в Кемерово, в филиал Центра. Там у них из зданий не имеющих научно-исследовательской направленности, только будка КПП и туалет. А такой комплекс нужен

бы здесь, поближе к Дыре. И чего они боятся? Почему не чешутся с вопросом? Намного удобнее было бы работать, если б идентификацию и изучение всех реликтов можно было бы проводить непосредственно здесь, в городке на этой стороне. Бюрократы чёртовы и паникёры к тому же…

Он собирался зайти ещё в несколько лабораторий, но передумал. Вместо этого спустился вниз и пошёл по городку, курсом к небольшому, покосившемуся зданию в один этаж, да пять комнат. Там обычно они бродяг с допуском держали, если те приходили не вовремя, как в случае с репортёрами. А ещё там постоянно обитал прапорщик Жиглов. Внутри он как раз и оказался. В полном одиночестве кушал чего-то за таким же кривым, как и вся эта избушка, столом.

– О, Вадим. Заходи, гостем будешь.

– Привет. – Вадим присел на табуретку, собранную из остатков стройматериалов. Помнится строили избушку солдаты, под руководством прапорщика Жиглова, в то время сильно дружившего с неизвестно как у него оказавшимся ящиком водки. Когда ящик кончился, тем временно освободив прапорщика от служения делу Бахуса, он узрел построенное и впал в депрессию. Бороться с депрессией ему помогал второй такой же ящик. Вместе они и соорудили мебель из остатков неиспользованного материала. Вобщем, сидеть на такой табуретке, смог бы далеко не каждый йог.

– Чего зашёл-то? – Прапорщик подцепил вилкой кильку из банки и с удовольствием сжевал её.

– Бродягу потолковей надо. Какие ещё не в выходе?

– Из толковых, с допуском? – Вадим кивнул. Прапорщик задумчиво поскрёб лоб ногтям. Потом ответил. – Кила скоро двинет. Она вчера была, хотела выдвинуться, да карту допуска где-то посеяла. А без пехотки идти не захотела, сам знаешь, они в пехотку раз оденутся потом без неё вообще никак не хочют выходить. Ну она сегодня-завтра явится. Ещё Банан, но его хрен знает когда увидим. Бурый только с выхода, реликт припёр. Он забухает на месяц минимум, его долго можно не ждать. Ну и всё вроде…, так сразу я всех не вспомню.

– Кила говоришь? – Вадим пожевал губами. С Килой говорить – пытка. Она по русски знает только «здравствуй» и «пошёл на …». А на немецком, в городке, только пара учёных со второго этажа говорит. Лучше, наверное, подождать…, хотя. Пофиг. Кила баба пробивная. Если её правильно озадачить, должна справиться. – Как явится, без контакта со мной не пропускай. Я парней на постах предупрежу. Есть для неё серьёзная работёнка.

– Понял командир, застопорю, как явится.

Вадим кивнул и вышел из домика – дел на сегодня ещё хватало. Сначала надо бы анализатор починить. И майора всё-таки отыскать и навешать ему люлей согласно устава и субординации.

6. Меченые, нейронный эффект.

Из абсолютной темноты, царившей в этом непонятном месте, вынурнуло окровавленное лицо. Перекошенное, жуткое и очень юное лицо. Пареньку всего тринадцать лет – Кон точно знал его возраст, ему уже доводилось видеть это лицо раньше. За этим появились другие лица. Они кружились в безумном хороводе, всюду разбрызгивая кровь, хлещущую из порезов и обрубков шей. Они выли, кричали, плакали...

– Вы сдохли! Я сам убил вас! Вас нет! – Закричал Кон. Только они не ушли, лишь перестали метаться по этому тёмному месту и подплыли поближе к нему. Перекошенные предсмертной агонией лица, замерли совсем рядом. Одно тихо-тихо прохрипело.

– Зачем?

– Я думал она мертва, я думал вы убили её.

– Но она осталась жива, а мы нет…, за что ты так с нами?

– Вы изнасиловали её, вы поганые выродки! Вы заслужили свою смерть!

– Это сделал я, никто больше не успел. – Прохрипело усатое лицо слева. – Но ведь она осталась жива, почему ты лишил возможности жить меня? Ведь она жива и ты живёшь, а я нет. Зачем?

– Уйдите! Я поступил правильно! Пошли прочь выродки!!!

И они ушли. Просто исчезли, а Кон открыл глаза. Над ним тихо шурша листьями, качались ветви деревьев. Он смотрел вверх, не шевелился.

В голове пусто. Лицо как маска, мертвый камень…, Кон почему-то не мог вспомнить как она выглядит, та, за которую он отомстил. Их помнил, а её забыл. Почему? На суде прокурор задал ему вопрос, спросил, сожалеет ли он о том, что сделал. Кон ответил честно и до сих пор помнил лица. Даже лицо судебного пристава, весь процесс стоявшего у его клетки, подобно истукану - их перекосило отвращением. Да. И страхом. Если хоть кто-то и сочувствовал ему, ответ на тот вопрос, убил в них даже призрак сочувствия. Он не сожалел о своём поступке. Разумом понимал – поступил неправильно, поступил плохо. Но в душе звучал совсем другой ответ. Не было сожаления, не было раскаяния. Он поступил верно, единственно правильно. Они покусились на его женщину, они посмели ворваться в его дом и он поступил правильно покончив с ними. Ему не о чем сожалеть…, но почему он не помнит её лица? А ведь, он не может вспомнить, не только это. Забыто многое. Дом, друзья, работа, всё видится какими-то вспышками, размытыми пятнами старой палитры. Словно вся та жизнь лишь бредовый сон.

Кон смотрел вверх на листву. Мысли постепенно уходили прочь, разум настроился на команду надзирателя. Тихо, двери камер не открываются, да он вроде бы и не в камере вовсе...

Разум постепенно вспоминал куда попал его хозяин, но выработанный годами рефлекс не сдавался. Кон ждал приказа встать. Пока нет приказа, он должен лежать без движения, иначе попадёт на процедуру. Если надзиратель не соизволит провести подъём, этим займутся роботы. Обычно они приступали через десять минут после неявки тюремного охранника. Значит скоро. Нужно ждать и быть готовым быстро выполнить приказ компьютера. С ним опоздание больше чем на две секунды вызовет нейронный разряд, пропущенный по решёткам, влитым во все стены камеры. Если разряд свалит его с ног, последует ещё два, после чего передышка. Если не встанет во время передышки, последует ещё два разряда, меньшей силы. Если опять не встанет, робот сообщит надзирателям о необходимости процедуры.

Он ждал. Мёртвого голоса системы слышно не было. Надзиратели молчали. Он ждал уже слишком долго, но не мог этого осознать. Разум избавился от всех мыслей, стал пустым. Иногда, разум, объятый яркими мысленными образами, погружённый в эмоциональную бурю, порождал повышенную электрическую активность синапсов мозга. Сенсоры систем умели фиксировать такие всплески. Не всегда, конечно, но если фиксировали, новый разряд не заставлял себя ждать. Кона научили не думать слишком активно. Всех их научили…, разум отметил какое-то шуршание. Слева. Кон не повернул головы – зачем? Там нет ничего. Сигнала на подъём не было, значит вставать нельзя. Сдавленный хрип. Звук рвущейся ткани. Мокрой, рвущейся ткани. Сигнала всё нет. Робот молчит. И нейронного разряда тоже нет. Слева кто-то жадно сглотнул и там всё стихло. Где-то внизу, у самых ног мелькнула тень и сразу новые звуки, теперь справа. Почти такие же.

Выстрел. Ещё один. Матерная ругань Сухого. Сейчас его ударит разрядом – он встал без разрешения. Кон продолжал смотреть вверх.

– Встать суки!!! – Кон не реагировал. Другой арестант не может давать таких команд. Скорее всего его бьёт разрядом и он несёт всё что лежит на поверхности сознания. Он уже слышал такое. Соседа по камере долго било нейронными разрядами, что-то разладилось в автоматических системах и разряды сыпались на него непрерывно, а он кричал. Много чего кричал. Потом затих, но треск разрядов продолжал доноситься из его камеры. Потом его обгоревший, скрюченный труп, вынесли наружу надзиратели… - Подъём падлы!!! – Выстрел, ещё один. Кто-то рычит. Тот парень тоже иногда рычал, до того как затих окончательно. Ругался, выл, рычал…

Большая тень промелькнула над Коном. Он моргнул, но продолжал смотреть вверх. Галлюцинации вернулись? Первый год заключения их было много - побочный эффект процедур. Потом пропали. Странно, что они снова появились.

Разум Кона по-прежнему ни на что не реагировал, мысли всплывали вспышками и тут же пропадали. Но что-то глубоко, где-то в самых дальних закоулках сознания зашевелилось. Сначала перед его взором пронеслись просто картинки, без мыслей, без слов. Вспышки. Он не в камере. Их увезли в другое место. Появилось чувство тревоги. Сухой продолжал материться, требовать что бы они встали. Его голос слабел, в нём появились нотки отчаяния. Стрельба стихла.