Дышать счастьем
Шрифт:
Песня начинается сначала. Чувствую себя легкой, невесомой, соблазнительной. Горящие глаза Марка ревностно следят за каждым моим движением. Еще немного безумства и устало валюсь рядом с ним на пол. Закрываю лицо ладонями и весело смеюсь. Марк подминает меня под себя и впивается в рот жадным поцелуем. Его руки шарят по моему полуобнаженному телу, стаскивает с плеча лямку бюстгальтера, и поцелуй переносится на обнаженную грудь. Выгибаюсь и закусываю губу. Нужно остановиться, пока не поздно…
Кое-как выпроставшись из-под его тела,
— Хватит, Марк. Мы не должны этого делать!
— Я хочу тебя! — отвечает он, прижимая меня к своему твердому естеству.
— Зоя скоро вернется. Она и не помышляла тебе изменять. Нет нужды платить ей той же монетой.
— Но я хочу тебя не из мести Зое, а просто потому, что мне нравится твое тело. Ты так классно танцевала, с такой душой, и я подумал, что тоже тебе небезразличен.
— Так и есть. Но я никогда не буду третьей в чужих отношениях. Никогда! У меня есть гордость, можешь себе представить?
— Алена…
— Тссс, — прикладываю палец к его губам и, опустившись вниз, покрываю мелкими отрывистыми поцелуями его грудь, а затем резко встаю и одеваюсь.
— Что ты делаешь? — жалобно стонет Марк, — не оставляй меня в таком состоянии.
— Справишься. Уже почти рассвело. Скоро вернется твоя Опасность, все будет хорошо. Верь ей, Марк.
— Я верю тебе.
— Марк, только один вопрос остался невыясненным. Почему ты тогда не удивился в ресторане, при первой встрече тому, что я приехала в инвалидном кресле?
— Потому что наблюдал за тобой с самого начала, как только тебя привезли на пляж.
Я опускаю ресницы и нежно улыбаюсь.
— Прощай…
— Не уходи… Аленка, стой.
Но меня было уже ничем не остановить. Выхожу из дома, и наблюдаю самый красивейший рассвет в своей жизни. И я безумно счастлива в этот момент, потому что поняла, что навсегда освободилась от прежних чувств к Марку. Это чувство безграничной свободы, похожее на то, что чувствуют люди, вышедшие из длительного тюремного заточения.
Глава 17
Через два дня снова наведываюсь в реабилитационную клинику. Сначала хотела послать к черту наш с Зойкой договор, но совесть почему-то не позволила. Я разыскала Яниса и окольными путями расспросила о новом пациенте.
— Чокнутый русский! — всплеснув руками, воскликнул врач. — Он постоянно воет, как голодный волк. Стоит кому-то из медперсонала к нему войти, как поднимает вой. Мы не сможем ему помочь, пока нас к себе не подпускает. На снимках компрессионный перелом позвоночника поясничного отдела. Это не слишком серьезно, есть 90 % шанс на скорое восстановление, но этот русский не верит нам и обвиняет во лжи. Утверждает, что все мы здесь куплены. Может, ты поговоришь с ним? Вы русские — загадочные души. Быть может, найдете общий язык.
— Хорошо, Янис, загляну к вашему проблемному пациенту, — обещаю и иду в палату Артема.
— Как насчет
Стучусь в дверь и прислушиваюсь. Тихо, едва слышно работает телевизор.
— Можно? Только не надо выть, я не лечить тебя пришла, — предупреждаю заранее.
— Да? — заинтересовался Артем, отрывая взгляд от экрана, — а зачем тогда?
— Просто поговорить. Хочешь, почитаю тебе свой дневник? Я всегда его ношу с собой в сумке.
— Меня не интересуют твои девичьи секреты.
— Можно, я присяду? Не могу долго стоять — ноги слабые.
— Садись, — пожимает плечами и демонстративно отворачивается к экрану телевизора, по которому транслируют бой.
Сидя в кресле, пользуюсь случаем и рассматриваю парня. На вид ему лет 25–26, русые короткие волосы, пронзительные голубые глаза, правильной формы нос, с кривой, конечно же, перегородкой, и точеный подбородок. Черт, да Зойкин чемпион действительно красавец! Если бы кому-то пришло в голову исследовать лицо Артема по древнегреческому принципу золотого сечения, к которому так стремятся многие звезды, то результат был бы ошеломительным. Черты лица у Калачева правильные, один царский подбородок сведет с ума любую женщину.
Молчу, пока снова не переводит на меня взгляд.
— Я весь внимание, — говорит.
— Ты сейчас должен быть там? — киваю на экран.
Артем сжимает пальцы в кулак так сильно, что белеют костяшки пальцев, а потом резко ударяет им в стену. Я вздрагиваю, но стена, к счастью, выдерживает.
— Я рассчитаюсь с этим ублюдком, который запрещенным ударом уложил меня на лопатки и сломал позвоночник. Отправлю его в нокаут, и сделаю так, чтобы на больничной койке оказался он, а не я, — зло говорит Артем.
— Конечно, рассчитаешься, — спокойно отвечаю, — но сначала тебе нужно выйти отсюда на своих ногах. Доктор Кесиди сказал, что ты не желаешь лечиться, зачем тогда сюда приехал? Можешь не отвечать. Знаю, что тебе сейчас все равно, где лежать, душой ты находишься в другом месте — в восьмиугольнике. У всех нас, кто сюда попал, есть только один шанс на выздоровление. И ни врач, ни медсестра, ни реабилитолог тебе не смогут помочь, пока ты сам не захочешь восстановиться. Два года я жила в инвалидном кресле, пока однажды не сказала себе: «С меня хватит! Это мое тело и только я одна могу помочь себе выздороветь».
— Твой дневник такой же нудный, как и твои высокие речи?
— И это мне знакомо, — с грустью улыбаюсь, — я так же не воспринимала рациональные идеи, которые мне подкидывали со стороны. Все казалось утопией. Я могла бы встать на ноги еще год назад, но, как и ты, предпочитала лежать и плевать в потолок, целыми днями грустить о том, что любимый человек меня бросил, никому не нужна и будущего у меня тоже нет.
— Откуда ты знаешь, что меня бросили? — изумился Артем.
— Это же очевидно.