Дыши в такт со мной
Шрифт:
– Наконец-то. Вы не представляете, как я этого ждала! – Эвелин смеётся, хлопая Рассела по плечу. – Больше, чем вы двое!
Захлопнув дверцу машины, Клео наблюдает за тем, как водитель достаёт чемодан Рассела из багажника.
Они останутся лишь до завтра, но ведь совершенство не может ходить два дня в одном и том же.
– Куда это, мисс Макалистер? – голос у мужчины грубый, хриплый, Эвелин велит отнести чемодан в дом, не сводя глаз с зятя.
– Туман сегодня просто ужасен, я так боялась, что вы не
Сжав в руке ручку пакета, Клео морщится, чувствуя, как кольцо врезается в руку.
Дом, где она выросла.
Как насчёт тёплых чувств, наполняющих грудь? Разве она не должна с любовью изучать черепицу крыши, с восхищением взирать на массивные двери с резными узорами?
Разве уголки её губ не должны подняться лишь от одних мыслей о доме?
– Клео! – распахнув дверь, Эвелин поджимает губы, с недовольством взирая на дочь. – Ты идёшь в дом?
Кивнув, девушка взбегает по крыльцу, и, протянув матери пакет, засовывает руки в карманы пальто.
– Спасибо дочка, - Эвелин снисходительно улыбается. Клео не прощена, но задобрить мать получилось.
Внутри всё так же. Не изменилось ни единой детали, как бы Эвелин не гонялась за новинками мира моды, её дом оставался непоколебимой крепостью дани традициям.
Здесь жили её родители, и единственное, что она переделала после их смерти - позволила себе покрыть пол новым паркетом.
Стены всё так же закутаны в ткань с изображениями раскрывшихся роз, оформлены гобеленами.
Поверх обоев в треть высоты стены, прикреплены панели из ценных пород дерева, по крайней мере, в этом клялась Эвелин.
Потолки с плафонами, изображающие прекрасных дев на прогулках в вечернем саду.
На потолке всё так же люстра с имитацией свечного освещения - лишь очередная декорация.
На самом деле свет в комнатах был лишь за счёт настольных и напольных парных светильников с абажурами из ткани.
Мебель тяжеловесная, массивная, украшенная резьбой, объёмная, с толстой обивкой.
Вокруг картины, подвешенные на рейки, мерно тикают настенные часы.
Зеркала в полный рост, тонированные в жёлтые и красные цвета.
В гостиной камин из чёрного гранита, отгорожен от мира металлическим заборчиком с шипами.
Комнатные растения всё так же, по старой традиции на полу, группируются в самом уголке, пытаясь вырвать себе хотя бы немного солнечного света.
Вокруг вазоны, пуфики, ширма, фигурки из драгоценных камней, столики, увитые распустившимися цветами.
Обилие тёмно-красного, мрачного. Воздух забит пылью, сыростью, мебель была настолько благородной, что не признавала чистого воздуха.
Эвелин держала этот дом на замке, точно музей. Для фотографов в Нью-Йорке у неё была очаровательная квартира дочери, пусть и несколько увитая стариной, но не настолько, чтобы это бросалось в глаза и попахивало старой
Эвелин была благородной. Клео всё ещё помнила, как мать грациозно спускалась с лестницы, ведущей на второй этаж, держась ракой за массивные перила.
На ней было красивое платье, волосы уложены в сложную причёску, на губах слабая улыбка. Идеальная осанка, прекрасный кавалер внизу, готовый подставить своё плечо слабой даме.
Эвелин обожала играть с ними в слабую даму. Она делала это так легко и непринуждённо, но для маленькой Клео это выглядело, точно мама вдруг становилась другим человеком.
Няня умоляла её не подходить к матери и продолжать играть, всё так же рассыпая игрушки по полу, но Клео не слушала.
Хватала самую красивую куклу и бежала к маме, чтоб сказать, что та красивее.
Крохотными ножками била по полу, стремясь нагнать мать, но заметив дочь, та давала няне знак поймать негодницу и не позволить даже близко подойти к новоиспечённой парочке.
Клео провожала мать визгом, няня закрытыми глазами и сжатыми зубами от отчаяния, а Эвелин выбрасывала всё это из головы, как только покидала дом.
– Рассел, я полагаю, вы с Клео будете спать в её комнате? Нам здесь ни к чему традиции прошлого века, - Эвелин заговорчески улыбается.
– Всё, как угодно хозяйке.
Сбросив туфли, Клео оставляет пальто на пропитанном пылью диване и спешит, наверх стараясь ступать тихо, точно кошка.
При каждом движении жесткая ткань чёрного платья впивалась в кожу. Оно смотрелось, точно форма ученицы частной школы.
Рукава в три четверти, подол чуть ниже колена и белый воротничок.
Показ Valentino в этом году был переполнен подобными платьями, как бы невзначай провозглашая моду на них.
Преодолев лестницу, Клео на секунду застывает, пытаясь воспроизвести в памяти каждую скрипучую половицу, спрятанную за паркетом.
В глаза бросаются стены, увешанные картинами, что начинали свою историю от самого потолка, и заканчивались почти у самого пола.
Когда-то в детстве Клео позволила себе провести фломастером по мягкой ткани стены, за что получила щедрое наказание, а крохотная яркая полоса была мгновенно спрятана за новой картиной, чья рамка пропиталась сыростью подвала.
Эвелин не признавала сюрреализм, ей нравилось изучать мазки краски, превращающие простой холст в запечатлённую навсегда, ожившую фотографию.
Леса, замки, закованные в кандалы принцессы и осиротевшие дети. Рыцари в доспехах, совершенство вазы, наполненной композицией ярких цветов.
Лишь благодаря картинам Клео удаётся безошибочно идентифицировать дверь, ведущую в её комнату.
Крохотный кусочек пустоты, дверь, ведущая в её прошлое, полное обид и сожалений.
Подойдя к ней, девушка несмело толкает тяжёлое дерево вперёд.