Дыши в такт со мной
Шрифт:
– Да? То есть слова Ларка в прошлом году о том, что один «белый» труп в неделю, это маловато, не долетели до твоих ушей?
Меб старательно смеётся в ответ, но смех получается резким, царапающим ухо.
– Мальчик просто неудачно пошутил.
– Мам, я когда-то была с ними. Я видела, как они грабят, и как калечат этих людей, я не подвергну своих друзей такой опасности.
Приблизившись к дочери, Меб кладёт руку ей на спину.
– Ты хочешь сказать, что эти люди стали настолько важны для тебя?
– Разве не ты учила меня смотреть в сердце, а не на
Улыбнувшись, Меб качает головой.
– Когда ты стала такой умницей?
Пожав плечами, Роксана наслаждается секундой, когда мама целует её в щёку и проводит рукой по волосам, точно пытаясь поправить хвостики своей маленькой дочке.
– Я всегда такой была… ладно, идём, Лоис уже наверняка бьётся в истерике, а мне ещё нужно в парикмахерскую, на поиски нового образа.
~***~
Автомагистраль I-80, ведущая в Сан-Франциско.
Клео знала её слишком хорошо, чтобы позволить себе выглянуть в окно.
Так всегда.
Смятая погода. Недостаточно холодно, недостаточно тепло и куча воспоминаний, что холодным ворохом сырой одежды падает на голову.
Школа-интернат Лоуэлл.
Самая старая, частная школа реки Миссисипи.
Очередь на четыре года, встревоженные мамаши и перепуганные дети, не готовые начать жить самостоятельно.
Четыре кровати в комнате. Комендантский час, соседки, шушукающиеся за спиной о том, что ты ещё не начала краситься и понятия не имеешь, что такое щипцы для завивки ресниц.
Клео для них была страшно неповоротливой.
Каждая из правильных девочек обладала невероятной способностью ночью превращаться в плохую девчонку, скинув с себя плиссированную юбку и забыв об ободке.
Днём они были такими примерными, проводили перемены в библиотеке, слушались коменданта, съедали всё брокколи с тарелки, записывали каждое слово, слетавшее с губ учителя на занятии, а ночью превращались в дьяволиц.
Прекрасных, раскованных и смелых.
Распахивали окна, хихикали, крича мальчикам, чтобы они ловили их на улице и не смели рассматривать трусики.
Клео лишь смотрела им вслед, восседая на постели с кипой учебников и зубря очередной абзац.
Она им не завидовала. Ей нравилось оставаться одной и не слушать, как они листают журнал её матери, комментируя каждую фотографию.
У неё не было подруг. Девчонки смеялись над ней за то, что дочь столь восхитительной женщины, законодательницы трендов не имела собственного стиля, не интересовалась модой и никогда не рисковала.
Приезжая к ней в выходные, мать тоже смотрела с укором. Опять грызёшь ногти, забыла помыть голову, комендант ограничил количество горячей воды на человека, но другие девочки как-то умудряются оставаться с чистой. Бегают с горячими кастрюлями после отбоя, завиваются на бигуди, красят ногти, приклеивают накладные, подкладывают в майки вату, а ты Клео?
Почему ты не можешь стать весёлой? Почему не можешь стать беззаботной? Почему ты такая серьёзная, почему если вырвать тебя из забытья книг, ты всё ещё продолжаешь беззвучно нашёптывать выученные
Почему не хочешь читать мой журнал? Почему не бежишь ко мне, умоляя об объятии?
Почему не приклоняешься перед моими величием и не слушаешь меня с таким же трепетом, с каким это делают твои соседки по комнате?
Почему ты не можешь быть общительной? Почему не можешь сделать вид, что ты общительная? Надень маску улыбки, добавь немного красноречия в виде румян, спрячь глаза за лживыми комплиментами, и вот оно.
Новая ты. Копия и гордость своей матери.
– А быстрее нельзя? – голос Рассела вырывает Клео из раздумий.
Она видит, как напрягаются плечи водителя, как его руки отчаянно цепляются за руль и, кажется, что даже сквозь чёрные перчатки видно, как его ногти побелели.
– Туман сэр. Я почти ничего не вижу.
В клубах серого, не прозрачного дымного тумана, Клео видит огни проезжающих машин. Слабые отблески номеров и чистых стёкол, среди которых теряются силуэты проезжающих людей.
Будь её воля, она бы никогда сюда не приезжала. Оставила бы Эвелин записку о том, что ненавидит это место.
Ненавидит туман, погоду, их дом, свои воспоминания, свою мать.
Прижав ладонь к шее, девушка поправляет воротник, отчаянно цепляясь за попытки забыть об уродливых синяках, искажающих кожу.
Мама их не заметит, даже если Клео пройдётся перед ней голой.
В их отношениях разговаривает Рассел. Клео лишь не удачное дополнение к его амплуа идеального мужчины.
Проведя рукой по волосам, Рассел как бы невзначай проверяет, не выбилась ли прядь из старательно измазанной гелем причёски.
Орлиный профиль устремлён вперёд, кажется ещё секунда, он расправит крылья, выбросит на свободу когти и утащит Клео в своё гнездо, как убитую голубку.
– Ненавижу опаздывать, время – деньги, - вцепившись в телефон, Рассел водит пальцами по экрану так быстро, что страницы практически молниеносно сменяют друг друга.
Фотография матери Клео. С шумом сглотнув, девушка уводит взгляд, в сторону старательно делая вид, что мать сейчас не звонит её жениху.
– Эвелин, я прошу прощения, мы опаздываем, шофёр ссылается на туман, - в ответ радостное щебетание, через мгновенье Рассел разражается смехом, старательно кивая, будто Эвелин его видит, он водит рукой по мягкой коже сиденья. – Да, конечно. Вы знаете, я этого не люблю… да, хорошо, жду с нетерпением.
Рассел позволяет ей отключиться первой, Клео слышит слабый короткий гудок прежде, чем Рассел ставит телефон на блокировку и кладёт в карман плаща.
Сшитый на заказ, в собрании идеальных оттенков чёрного и совершенной ткани.
Рассел ведь был неприемлем к посредственности. И как только он согласился быть с Клео? Эвелин ведь считала её самой посредственной из всех посредственностей, судя по её разговору с Джейми.
Теперь в каждом слове матери Клео ловила подоплёку. Ей казалось, что за каждой улыбкой кроется оскал, что за каждым ласковым словом прячется оскорбление, а за каждым ласковым взглядом скрывается маска, полная безразличия.