Дьюма-Ки
Шрифт:
— В библиотеке Селби вы показали двадцать два слайда. Девять — рисунки карандашом. Очень интересные, но маленькие. И слайды одиннадцати картин. «Смотрящий на запад Уайрман» был представлен тремя слайдами — два крупных плана и один общий. Сколько всего у вас картин? Сколько вы покажете в «Скотто» в следующем месяце?
— Точно сказать не могу, потому что я всё время работаю, но, думаю, сейчас у меня готовых… ещё двадцать.
— Двадцать, — мягко, без эмоций повторила Мэри. — Ещё двадцать.
От её взгляда мне стало как-то не по себе. Я заёрзал. Диван скрипнул.
— Думаю, если точно, то двадцать одна. — Разумеется,
— Ясно. То есть всего больше тридцати.
Я сложил в уме пару чисел, вновь заёрзап.
— Похоже на то.
— И вы понятия не имеете, что это потрясающе. Я по вашему лицу вижу, что не имеете. — Она поднялась, вытряхнула пепельницу в корзинку для мусора, которая стояла за диваном, помолчала, глядя на Хокни, сунув руки в карманы дорогих слаксов. Картина изображала дом-куб и синий плавательный бассейн. Рядом с бассейном стояла соблазнительная девушка-подросток в чёрном закрытом купальнике. Аппетитная грудь, длинные, загорелые ноги, чёрные волосы. Тёмные очки и крохотное солнце, сверкающее в каждом стекле.
— Это оригинал? — спросил я.
— Да, конечно, — ответила она. — И девушка в купальнике — тоже оригинал. Мэри Айр, год тысяча девятьсот шестьдесят второй. Смазливая девчушка из Тампы. — Она повернулась ко мне, её лицо стало злым. — Выключите магнитофон. Интервью закончено.
Я выключил.
— Я хочу, чтобы вы выслушали меня. Выслушаете?
— Разумеется.
— Есть художники, которые месяцами трудятся над одной картиной, которая по уровню и наполовину недотягивает до ваших. Разумеется, многие всё утро приходят в себя после вечерних излишеств. Но вы… вы штампуете эти картины, словно человек, работающий на конвейере. Как иллюстратор журнала или… ну, не знаю… художник комиксов.
— Меня с детства приучали к трудолюбию. Если что-то делаешь, выкладываться нужно полностью. Думаю, причина только в этом. Когда у меня была компания, я всегда задерживался на работе допоздна, потому что нет у человека более сурового босса, чем он сам.
Мэри кивнула.
— Подходит не для всех, но если подходит — чистая правда. Я знаю.
— Я просто перенёс эту… эту норму… на то, чем теперь занимаюсь. И я чувствую, что это правильно. Чёрт, даже лучше, чем просто правильно. Я включаю радио… словно впадаю в транс… и я рисую… — Я покраснел. — Не думаю о мировом рекорде скорости или о чём-то в этом роде…
— Я это знаю, — изрекла она. — Скажите, вы ставите блок?
— Ставлю блок? — Вроде бы этот термин имел отношение к волейболу, но к живописи… — Что это?
— Не важно. В «Смотрящем на запад Уайрмане» — потрясающая картина, между прочим, особенно мозг… — как вы рисовали лицо?
— Я сделал несколько фотографий.
— Я уверена, что сделали, дорогой, но когда вы поняли, что готовы написать портрет, как вы рисовали лицо?
— Я… ну… я…
— Вы использовали правило третьего глаза?
— Правило третьего глаза? Никогда не слышал о правиле третьего глаза.
Она мне улыбнулась по-доброму.
— Для того чтобы правильно разместить глаза, художники часто представляют себе и даже вчерне набрасывают третий глаз между двумя настоящими. А как насчёт рта? Вы центрировали его, отталкиваясь от ушей?
— Нет… я не понимаю, о чём вы говорите. — Теперь, судя по ощущениям, у меня покраснело всё тело.
— Расслабьтесь. Я не предлагаю вам следовать всем этим чёртовым правилам живописи после того, как вы столь блистательно их нарушили. Просто… — она покачала головой, — тридцать картин с прошлого ноября? Нет, отсчёт нужно вести с более позднего срока, потому что вы не сразу начали рисовать.
— Разумеется, нет. Сначала пришлось купить всё необходимое…
Мэри расхохоталась, да так, что смех перешёл в кашель, и ей пришлось глотнуть виски.
— Если результатом несчастного случая с едва ли не смертельным исходом становятся тридцать картин за три месяца, может, мне тоже следует найти себе такой кран, — сказала она, когда вновь смогла говорить.
— Удовольствия вы не получите, — ответил я. — Можете мне поверить. — Я встал. Подошёл к окну, посмотрел на Адалия-стрит. — Красивое тут местечко.
Она присоединилась ко мне. Теперь мы вместе смотрели в окно. Придорожное кафе по ту сторону улицы словно перенесли сюда из Нового Орлеана. Или из Парижа. Женщина шагала по тротуару, вроде бы ела багет, подол её красной юбки танцевал на ветру. Где-то кто-то играл блюз на двенадцатиструнной гитаре, каждая нота звенела в воздухе.
— Скажите мне, Эдгар, когда вы смотрите из этого окна, увиденное интересует вас, как художника или как строителя, которым вы раньше были?
— И так, и эдак. — Она рассмеялась.
— Логично. Острова Дэвиса — искусственные, тут всё построено человеком. Плод воображения Дейва Дэвиса. Он был флоридским Джеем Гэтсби. [139] Слышали о нём?
Я покачал головой.
— Ещё один пример того, что слава мимолётна. В ревущие двадцатые на Солнечном берегу Дэвиса почитали за бога.
Она обвела рукой лабиринт улиц, браслеты на её костлявом запястье звякнули, где-то, не так уж далеко, церковный колокол отбил два часа дня.
— Он построил всё это на болоте в устье реки Хиллсборо. Уговорил городской совет Тампы перенести сюда больницу и радиостанцию — в те времена радио стояло даже выше здравоохранения. Он строил странные и прекрасные жилые комплексы, когда ещё не существовало такого понятия, как жилой комплекс. Он строил отели и открывал ночные клубы. Швырялся деньгами, женился на победительнице конкурса красоты, развёлся с ней, женился снова. Он стоил миллионы долларов, когда один миллион равнялся двенадцати нынешним. И один из его лучших друзей жил на Дьюма-Ки. Джон Истлейк. Это имя вам знакомо?
139
Джей Гэтсби — главный герой романа «Великий Гэтсби» (1922) американского писателя Скотта Фицджеральда.
— Конечно. Я знаком с его дочерью. Мой друг Уайрман заботится о ней.
Мэри закурила очередную сигарету.
— Так вот, Дейв и Джон были богаты, как крезы. Дейву приносили деньги операции с землёй и строительство, Джону — его заводы. Но Дейв был павлином, а Истлейк — сереньким воробышком. Оно и к лучшему, вы же знаете, что случается с павлинами?
— У них из хвоста выдёргивают перья?
Мэри затянулась, потом наставила на меня пальцы, сжимающие сигарету, выпустила дым через ноздри.