Дзержинский
Шрифт:
Все было как обычно. Только перед тем, как сесть в лодку, Дзержинский крепче и дольше обычного пожимал руки друзьям по ссылке. Да Александр Иванович затуманившимся взглядом провожал Дзержинского до тех пор, пока лодка не скрылась за поворотом реки.
Прошло три дня. В дом Лузянина заявился урядник.
— А где же господин Дзержинский?
— Как всегда, на охоте, — ответил Якшин, стараясь говорить как можно более безразличным тоном.
— Чтой-то не нравятся мне эти охоты, — строго говорил урядник. — Уж скольки разов говорил я, што более чем на сутки отлучаться не положено!
— Так
— Ну ладноть, — наконец произнес урядник, — однако прошу передать господину Дзержинскому, штоб явился ко мне, когда вернется.
Прошло еще два дня. Опять нагрянул урядник. На этот раз Александр Иванович, Абрам и старики Лузянины подверглись форменному допросу.
— Отвяжись, леший, — возмутилась наконец Прасковья Ивановна, — никуда «Василий Иванович» не денется. Не иначе как к своей барышне в Нолинск поехал.
Так урядник и отписал в уезд слободскому исправнику.
Еще сутки были выиграны. По расчетам Дзержинского и Яншина, это были решающие сутки.
Глава III
Тюремные университеты
Спешили по проводам телеграммы. Из Слободского в Вятку, из Вятки в Петербург, в министерство внутренних дел — «бежал из ссылки Феликс Эдмундович Дзержинский». А в ответ департамент полиции слал предписание виленскому, казанскому, вологодскому, пермскому, костромскому, уфимскому губернаторам и московскому полицмейстеру: «разыскать, обыскать, арестовать и препроводить в распоряжение вятского губернатора, уведомив о сем департамент полиции». По всем пристаням и станциям, вплоть до Вильно, полицейских и жандармов снабдили приметами беглеца: «рост средний, волосы на голове и бровях светло-русые, лицо чистое, бороды и усов нет».
«Гороховые пальто» [5] и переодетые полицейские все еще шныряли по поездам и пароходам, приглядываясь к «подозрительным» пассажирам, а Дзержинский уже был в Варшаве.
Он сидел в бедной квартире рабочего-сапожника, социал-демократа Яна Росола и слушал его рассказ.
— Все наши социал-демократические организации в Варшаве разгромлены. Партии как таковой нет, — говорил Росол, — работу среди пролетариата ведут только ППС и Бунд. Есть, правда, отдельные социал-демократы, но они ничем, кроме критики ППС, не занимаются.
5
«Гороховыми пальто» называли филеров (сыщиков) охранных отделений и жандармерии.
— Плохо. Но неужели в Варшаве не найдется сознательных рабочих, на которых можно опереться, чтобы восстановить организацию? — допытывался Феликс.
— Есть! — подумав, решительно ответил Росол. — Рабочие не забыли, чему учили их «Пролетариат» и «Союз польских рабочих». Многие рабочие мыслят правильно, а если и состоят в ППС, то только потому, что нашей организации нет,
— Я убежден в этом. Да и как могло быть иначе, когда вы сами, дядюшка Ян, вместе с Варынским создавали «Пролетариат»? Я потому и пришел к вам, что вы
Восемнадцатилетний Антон, ученик Варшавских рисовальных классов, формально не состоял ни в какой организации, но так же, как отец, мать и старший брат, считал себя социал-демократом.
— Вы правильно говорите. Надо лишь энергично взяться, — ответил Антек, поглядывая на отца.
Антек признался, что он уже создал кружок самообразования из молодых рабочих и мечтает с помощью легальной и нелегальной польской и русской литературы сделать из них агитаторов и положить начало новой социал-демократической организации в Варшаве.
Дзержинский посмотрел на него с изумлением.
— Это же замечательно! — воскликнул Феликс. — Вот видите, товарищ Росол, — обратился он к Яну, — мы с вами только еще обсуждаем, можно ли воссоздать социал-демократическую организацию, а Антек уже на практике этим занимается.
Начался общий разговор. Дзержинский расспрашивал Яна и Антона о положении рабочих. Он жадно интересовался всеми подробностями.
Ко времени появления Дзержинского в Варшаве Королевство Польское было одним из наиболее развитых в промышленном отношении районов Российской империи. Лодзь славилась своими текстильными фабриками, в Домбровском бассейне сосредоточена каменноугольная и металлургическая промышленность, в Варшаве — металлообрабатывающие, кожевенно-обувные, швейные и пищевые предприятия.
Уже чувствовалось приближение экономического кризиса 1900–1903 годов, и предприниматели, особенно мелкие и средние, старались удержаться от разорения за счет рабочих. Рабочие отвечали забастовками.
— Хуже всех приходится сейчас нам, сапожникам, — говорил Ян, работаем по 14–18 часов в день. И жены и дети с нами работают, а зарабатываем в месяц 20–25 рублей. Едва на пропитание хватает. Бороться с хозяевами трудно. Сапожники не металлисты. Не на заводе работаем, а большей частью дома. Раскиданы поодиночке, в лучшем случае человек по десять-двадцать, в маленьких мастерских.
— Вот и начнем с сапожников. Создадим среди них крепкую социал-демократическую организацию, поднимем на забастовку. Я сапожников еще по Вильно хорошо знаю. Народ боевой, надо только помочь им сорганизоваться, — сказал Дзержинский. И, верный своей привычке никогда ее откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, попросил свести его с кем-нибудь из наиболее сознательных и надежных рабочих.
— Есть у меня на примете один такой. Лесневский. У Эйзенхорна работает. Антек проводит, — отвечал старый Росол.
Он с нежностью поглядел на сына.
— Старший-то мой в тюрьме, жена ожидает приговора, верно, и Антеку не избежать. Такова наша рабочая доля, — сказал Ян.
— А отец-то пять лет ссылки в Архангельской губернии отбыл. Только недавно вернулся, — сказал Антек Дзержинскому уже на улице.
Они вошли в обшарпанное парадное двухэтажного кирпичного дома, спустились по грязной лестнице с выщербленными кирпичами в полуподвал и остановились перед дверью. На стук вышел хозяин и, увидев Антека, приветливо поздоровался и пригласил гостей в комнату.