Дзержинский
Шрифт:
В дом крестьянина Шанцина, где поселились Дзержинский и Якшин, потянулись местные жители. Приходили к хозяину, одни вроде бы по делу, другие просто так. Становились у притолоки или садились на лавку. Молчали, разглядывали главным образом, конечно, Феликса.
Дзержинский и Якшин познакомились со стариками Лузяниными. Приветливые и словоохотливые, Терентий Анисифович и Прасковья Ивановна понравились ссыльным, и они перебрались жить к ним.
Прасковья Ивановна хотела было все хлопоты по хозяйству взять на себя, да Феликс воспротивился: «Что вы, бабушка, мы сами!»
Новый, 1899
Терентий Анисифович поставил бутылку водки.
Когда висевшие на стене ходики показали двенадцать, Александр Иванович и Терентий Анисифович выпили. Дзержинский от водки отказался и с удовольствием выпил кофе. Он давно на него покушался, да Александр Иванович не давал, приберегая к Новому году.
На новом месте Феликс Эдмундович ревностно принялся за занятия. Прежде всего он прочел книгу Милля.
— Субъективист и догматик, — говорил он о Милле Якшину.
Покончив с Миллем, Дзержинский увлекся работой Булгакова о рынках.
— Эта книга, — говорил он Якшину, — очень полезна марксисту. Особенно для споров с вами, народниками. Прочтите Булгакова, а потом мы с вами поспорим.
Но Якшин читать Булгакова не стал и от теоретических споров уклонился.
Дзержинский заинтересовался теорией прибавочной стоимости и образованием прибыли. Он чувствовал, как ему не хватает экономических знаний для пропаганды среди рабочих. К счастью, среди книг, взятых из Нолинска, нашелся второй том «Капитала» Маркса. За его изучением Феликс иногда забывал о лежавших на нем обязанностях по дому. Зато Александр Иванович увлекся хозяйством. Ему доставляло удовольствие стряпать, кормить Феликса и вообще заботиться о нем. И скучать за хозяйственными хлопотами было некогда, и время проходило незаметнее. Одно огорчало Александра Ивановича: трудно было с продуктами. Кайгородское — село большое, а купить что-нибудь, особенно мясо и яйца, негде. Все живут своим натуральным хозяйством, продавать не хотят, а если соглашаются, то норовят сорвать втридорога. Приходилось закупать провизию в окрестных деревнях. За это дело взялся Дзержинский.
Хорошо было скользить на лыжах по лесам и замерзшим болотам, окружавшим Кайгородское. Простор и новые впечатления создавали иллюзию свободы, дома же все раздражало, особенно люди, вечно толкавшиеся в избе в мешавшие занятиям. Даже когда никого из посторонних не было, мешали Александр Иванович и спившийся ссыльный, которого все жителя села звали попросту Абрашка. Он под влиянием Дзержинского и Яншина старался избавиться от своего порока и с утра до вечера сидел у них.
Местные крестьяне приходили к ним в избу — поговорить, посетовать на свою судьбу. Разговаривал с ними обычно Александр Иванович. Феликс в этих беседах участвовал редко. Он сидел в углу, читал.
Но вот однажды, когда один из посетителей рассказал о том, как бессовестно его обсчитал мельник, Дзержинский не выдержал.
— Вы должны подать на него жалобу мировому судье, — резко сказал он.
— Да ить как подать-то, — горестно ответил мужик. — Сам я неграмотный, люди говорят, надоть в Слободской, к адвокату ехать. А деньги где?
Феликс молча достал бумагу, придвинул чернила и, побившись часа два, составил жалобу.
С того дня и повелось — за советом или жалобу нависать шли кайгородские мужики к Дзержинскому.
— Помоги, Василий Иванович!
И «Василий Иванович» — так окрестили Дзержинского крестьяне, чтобы не произносить трудного, его имени, — никогда не отказывал.
Феликсу было, конечно, приятно сознавать, что и здесь, в Кае, он хоть чем-то может быть полезен обездоленным, забитым людям, но принести удовлетворение его деятельной натуре такая жизнь не могла.
А тут еще и с занятиями остановка. Он быстро справился с книгами, привезенными из Нолинска, а новых, нужных ему не было.
В поисках литературы забрел Феликс в школу. Молоденькая учительница порекомендовала «Овод».
Вечером он начал читать, да так и не мог оторваться. Прочел запоем всю книгу.
Вместе с «Оводом» он заново пережал потерю любимой матери, а затем все муки и страдания, которые выпали на долю Артура.
Проснулся Феликс поздно, с тяжелой головой. Отчаянно резало больные глаза.
— Проснулся, миллионер, — пробурчал Александр Иванович и начал выговаривать Феликсу за то, что тот жжет керосин, совершенно не считаясь с их бюджетом.
Дзержинский вспылил.
Товарищи основательно поругались. Оба сознавали, что ссора вспыхнула из-за пустяков, и потому весь день ходили сумрачными, стыдясь смотреть в глаза друг другу.
Ночью Дзержинского мучила бессонница. Пришло письмо из Вильно. Утешительного мало. Старшие товарищи сидят по тюрьмам, отправлены в ссылку или вынуждены были сами уехать из Литвы, спасаясь от ареста. Уцелели лишь некоторые. Их мало, и им очень трудно.
Феликс чувствовал, какая отчаянная там идет борьба. «А я тут что? Здесь даже самообразованием заниматься невозможно. И дело не только в отсутствии книг. Умственная моя работа требует общества. В обществе мой мозг лучше работает, чем в одиночестве, а здесь его нет. Вот та причина, что, в сущности, мешает мне заниматься», — думал он.
Феликс встал, оделся и вышел на воздух. Александр Иванович заворочался, приподнял голову, но ничего не сказал.
Дзержинский шагал по спящей улице Кайгородского. Мысли о побеге приходили ему в голову еще в Нолинске, теперь они оформились, стали решением.
Вернулся в избу успокоенный. Его встретил вопрошающий взгляд Якшина.
— Александр Иванович, простите меня. Утром я наговорил вам много глупостей. А ведь я вас люблю, честное слово, люблю! — неожиданно вырвалось у Феликса.
— Да что вы, Феликс Эдмундович! Я и думать-то забыл о том разговоре. Я-то ведь тоже хорош. Не мы с вами виноваты, ссылка виновата, — ответил растроганный Якшин.
Вьюжным февральским утром пришел урядник.
— Собирайтесь, господин Дзержинский, завтра поедете в Слободской. Его благородие уездный воинский начальник вызывают, — сказал он, протягивая Феликсу повестку.
В повестке значилось, что Дзержинский должен был явиться для прохождения врачебного осмотра «на предмет определения годности к воинской службе».