Дж. Р. Р. Толкин
Шрифт:
Ключевое различие между эпическим фэнтези Толкина и уже укоренившимся за океаном фэнтези «героическим» находилось на виду. Дело даже не в продуманности, масштабности и детальности «вторичного мира». У Толкина нет фигуры «супергероя», двигателя сюжета. Сюжет строится не на чьей-то биографии, а на самой истории Средиземья. Победа над Врагом достигается не столько через богатырские подвиги, сколько через стойкость и мужество, милосердие и надежду. Тогда помощь может прийти и от самых слабых — как приходит она от хоббитов во «Властелине Колец».
Толкин писал в 1951 г. М. Уолдману: «Как ранние сказание показаны эльфийскими глазами, так это последнее великое Сказание, спускаясь с высот мифа и легенды на землю, показано главным образом глазами хоббитов: оно, таким образом, на деле становится антропоцентричным. Но глазами хоббитов, а не так и называемых людей, потому что последнее Сказание служит наиболее ясным примером повторяющейся темы: места, занимаемого в «мировой политике» непредвиденными невероятными действиями воли и добродетельными деяниями со стороны внешне малых, невеликих, забытых Мудрыми и Великими (как добрыми, так и злыми). Мораль всего вместе (помимо выступающего на первый план символизма Кольца как чистой воли к власти, ищущей своего воплощения через физическое насилие и механику, а оттого неизбежно и через ложь) очевидна — даже без высокого и благородного простое и вульгарное вполне имеет смысл; а вот без простого и обычного высокое и героическое бессмысленно».
И еще два собственных высказывания Толкина по поводу смыслов «Властелина Колец» заслуживает пристального внимания. В пространной критике рецензии У. Одена (кстати, положительной) Толкин отметил: «Базовый конфликт Властелина Колец не вокруг «свободы», хотя и она, естественно, затрагивается. Он — вокруг Бога и его исключительного права на божественные почести. Эльдар и нуменорцы верили в Единого, в истинного Бога и считали поклонение любому иному лицу отвратительным. Саурон желал стать Богом-Королем и считался таковым у своих слуг; одержав победу, он бы требовал божественных почестей от всех разумных созданий и абсолютной вечной власти над всем миром…
Оттого я ощущаю, что весь сыр-бор в рецензиях и корреспонденции вокруг них о том, дружелюбны ли, милосердны ли, дают ли пощаду (на самом деле дают) мои «добрые народы», — совершенно мимо цели. Некоторые критики, кажется, порешили выставить меня простодушным юношей, вдохновленным, так сказать, духом С-Флагом-на-Преторию, и своевольно искажают сказанное в моем повествовании. Нет у меня такого духа, и он не проявляется в моей истории. Одной фигуры Дэнетора достаточно, чтобы это показать; но я не сделал ни один из народов с «правой» стороны, — ни хоббитов, ни Рохиррим, ни людей Дэйла или Гондора, — сколько-нибудь лучше, чем были, есть или могут быть люди. У меня не «воображаемый» мир, а воображаемый момент в истории «Средиземья» — нашей обители».
В 1958 г. Толкин писал: «Могу сказать, что все это «миф», а не что-то вроде новой религии или видения. Насколько я знаю, это просто вымысел моего воображения, отражающий единственно возможным для меня способом кое-какие мои представления (смутные) о мироздании. Единственное, что могу сказать, — будь это реальной «историей», трудно было бы привести страны и события (или «культуры») в согласие с нашими сведениями, археологическими или геологическими, касательно ближайших или отдаленных частей называемого ныне Европой; хотя о Шире, к примеру, определенно утверждается, что он находится в этом регионе. Я мог бы подогнать все с большей надежностью, если бы история не развилась настолько далеко, прежде чем вопрос хотя бы встал передо мной. Сомневаюсь, что этим бы многое выиграл; надеюсь, что определено долгая, но нечеткая брешь во времени от Падения Барад-Дура до нашей Эры достаточна для «литературной достоверности» — даже с учетом тех читателей, которые знакомы с известным или допускаемым относительно «доистории».
Я, как полагаю, сконструировал воображаемое время, но ногами остался на месте — на матушке-земле. Я предпочитаю это нынешней моде отыскивать отдаленные шары в «космосе». Сколь бы они ни были любопытны, они чужие, и их не любишь кровной любовью. Средиземье (в известной мере и если уж такое примечание неизбежно) — не моя выдумка. Это модернизация или видоизменение («перверсия», по Словарю Современного Английского) старого слова, обозначавшего населенный мир людей, ойкумену: срединный, потому что он туманно представлялся расположенным посреди окружных Морей и (в северном воображении) между льдами Севера и огнями Юга. Древнеанглийское middan-geard, средневековое английское midden-erd, middle-erd. Многие рецензенты, кажется, приняли Средиземье за другую планету!
Теологически (если термин не слишком высокопарен) я воображаю картину менее диссонирующей с тем, во что некоторые (включая меня самого) верят как в истину. Но поскольку я умышленно писал сказание, которое выстроено на некоторых «религиозных» идеях или из них, но не является их (или чего-то иного) аллегорией, не поминает их всуе, а всего менее проповедует их, то не отступлю теперь от этого метода и не дерзну заниматься теологическими расследованиями, к каковым непригоден. Но могу сказать, что если это сказание вообще «о» чем-либо (кроме как о себе), то, кажется, не стоит расширительно полагать, будто оно о «власти». Поиск власти только властный мотив, запускающий ход событий и, думаю, сравнительно неважен. Главным образом оно касается Смерти и Бессмертия; а также способов «побега» — повторяющейся долготы и сберегающей памяти».
Фаза пятая: неподведенный итог
Заключительный этап работы Толкина над «Легендариумом» связан, разумеется, в первую очередь с созданием «Властелина Колец». Уже само написание эпопеи, а затем и ее публикация побудили Толкина обратиться к своей «мифологии», местами глубоко переработать ее. На пути к так и не состоявшейся (за вычетом Приложений к роману) прижизненной публикации толкиновские мифы претерпевали разнообразные изменения, порождая зачастую прямо противоречащие друг другу варианты. К тому же Толкин теперь уделял не меньше внимания религиозно-философскому обоснованию своего «вторичного мира» в сравнении с повествовательными трудами и традиционными языковыми штудиями. В итоге из-под пера писателя за более чем два десятка лет вышли десятки произведений самого разного формата, в значительной части неоконченных иди неотделанных. Именно такая судьба постигла «Сильмариллион», часть последних глав которого так и осталась недоработанной.
Еще в процессе работы над «Властелином Колец» Толкина вновь привлекла тема обретения знания о мифологическом прошлом через сны. Она воплотилась в «Notion Club Papers» («Записки Ношн Клаба», Клуба «Мнение»). Этот неоконченный роман был написан Толкином в 1944–1946 гг. Он задумывался как переработка «Забытой дороги» и продвинулся гораздо дальше её, восприняв многие базовые идеи. Роман остался неоконченным то ли ввиду внутренних противоречий, то ли ввиду невозможности публикации, то ли ввиду возвращения к работе над «Властелином Колец». Рассказывается в «Записках» о литературном кружке, весьма напоминающем «Инклингов» и заседающем в Оксфорде в будущем, в конце XX в. У некоторых членов клуба возникают видения иных пространств и времён, беспокоящие и приводящие к неожиданным последствиям…
От лица персонажа «Записок Ношн Клаба» Лаудэма около 1945–1946 гг. Толкин написал «Описание языка Адунаик», на котором говорили нуменорцы. Всё это с неизбежностью вернуло его к легендам нуменорской, теперь уже, согласно «Властелину Колец», Второй Эпохи. В ходе работы над «Властелином Колец» Толкин написал окончательный вариант «Падения Нуменора». В первой половине 1946 г., в связи с работой над «Notion Club Papers», Толкин создал в противовес «человеческую версию» — «Затопление Анадунэ», которая представляет нам совершенно иной по сравнению со всеми прочими произведениями вариант его «мифологии».