Дж.
Шрифт:
– Я постараюсь.
– Вы бывали на ярмарках?
– На торговых ярмарках?
– Нет, на уличных. Там, где тиры, синематограф, блошиный цирк, карусели, качели…
– Ну, я их видел, конечно же.
– А я часто по ним хожу. Меня они завораживают.
– Чем же? – вмешалась мадам Эннекен.
– Там много игр для взрослых. Я люблю наблюдать за людьми, увлеченными игрой.
– На уличные ярмарки в основном приходят невежи, всякий сброд, – заметил мсье Эннекен.
– Вы абсолютно правы, – кивнул Джи. – Наверняка вам хватило одного посещения ярмарки, чтобы прийти к такому выводу. Так вот, я хотел спросить… Как по-вашему, полет по кругу, как на некоторых каруселях, – может ли он, по чисто физиологическим причинам, временно повлиять
– Да, он вызывает головокружение…
– Нет, я немного о другом. Может ли от этого временно измениться характер человека?
– Будьте любезны объяснить поподробнее, – попросил мсье Эннекен.
– На ярмарках есть такие карусели с качелями… Вы, наверное, знаете: сиденья подвешены на цепях, а когда карусель…
– Да-да, под действием центробежной силы сиденья поднимаются над землей. Я видел такие аттракционы. Они называются «цепочная карусель».
– Великолепно! Посетитель может в какой-то мере регулировать движение сиденья, направить его несколько в сторону – это зависит от того, насколько отклоняться в полете, как высоко поднимать ноги, отталкиваться плечами и с какой стороны натягивать цепи. В общем, любой ребенок на качелях на это способен.
– Да, я знаю, – сказала мадам Эннекен.
– Как только карусель начинает движение, посетители затевают странную игру – они раскачиваются так, чтобы дотянуться до соседнего сиденья, хватают соседа за руку и потом кружатся вместе, держась за цепи друг друга. Сделать это очень трудно, потому что часто коснуться соседа можно только кончиками пальцев…
– Сиденья расположены так, чтобы они не сталкивались, – вмешался мсье Эннекен. – Такие игры очень опасны.
– Разумеется. Но, видите ли, люди на цепочной карусели преображаются. Как только карусель запускают и сиденья приподнимаются над землей, выражения лиц посетителей меняются. Люди отрываются от земли, запрокидывают головы и поднимают ноги к небу. По-моему, они даже музыки не слышат. Все пытаются схватить соседа за руку, восторженно вскрикивают, когда карусель разгоняется, и чем быстрее она кружит, тем больше увлекает их игра. Они поднимаются и опускаются, сталкиваются и разлетаются. Те, кто смог ухватиться друг за друга, взлетают выше остальных. Я много раз наблюдал, как преображаются абсолютно все посетители: тихони превращаются в храбрецов, увальни обретают грацию. Но едва карусель останавливается, все становятся прежними. Ноги касаются земли, на лицах появляется привычное унылое выражение, возвращаются подозрительность и замкнутость. Трудно поверить, что эти люди совсем недавно безмятежно катались на карусели, беззаботно взлетали в воздух.
Мадам Эннекен раскрутила лебедя на серебряной подставке.
– Вот мне и стало интересно, может ли центробежная сила в сочетании с силой земного притяжения повлиять на нервную систему, вызывая такие изменения, – заключил Джи.
– Скорее всего, дело в низких интеллектуальных способностях тех, кто гуляет по ярмаркам, – заметил мсье Эннекен. – Они совсем как дети.
– По-вашему, на нас карусель так не подействует?
– Вряд ли.
– А желание подняться в небо тоже по-детски наивно?! Ведь человек с давних пор об этом мечтал! – воскликнула мадам Эннекен.
– Дорогая, боюсь, твое воображение чересчур разыгралось, – сказал мсье Эннекен. – Ярмарочные развлечения не имеют никакого отношения к авиации. Вот и мсье Уаймен подтвердит.
Беседа оборвалась. Кто-то упомянул портрет Джолитти. Хозяин особняка рассмеялся и заметил, что художник наверняка не разделял политических убеждений премьер-министра.
– Знаете, каким прозвищем наградили Джолитти его противники? Мортаделла, болонская колбаса – потому что он наполовину осел, а наполовину свинья.
– И этим человеком вы восхищаетесь? – поинтересовался бельгиец.
– В Болонье свинья – ласковое прозвище, – сообщила Матильда ле Дирезон.
– Да, я им восхищаюсь, – подтвердил хозяин. – Джолитти создал современную Италию. Он часто бывал у меня в гостях, в этом самом зале. Он и рассказал
Разговор перешел на обсуждение политической ситуации в Германии и уличных боев в Берлине. Мсье Эннекен обеспокоенно заметил, что революция, начавшаяся в одной европейской стране, может охватить и соседние государства. Впрочем, мсье Эннекена постоянно бросало в крайности – от самоуверенного превосходства к внезапному испугу.
– Никакой революции в Европе не будет, – разуверил его хозяин. – Опасность миновала. Видите ли, вожди рабочего класса не стремятся к власти, а просто хотят улучшить условия труда. Они научились торговаться: притворяются, что требуют большего, а получают именно то, что хотят. Иногда они упоминают социализм – для того, чтобы устроить перерыв в переговорах, а потом их возобновить. Если правильно обучать людей, внедрять современные научные достижения, ограничить монархическую власть и опираться на парламентарное правительство, то существующий общественный порядок не изменится. – Владелец особняка подошел к мсье Эннекену и положил руку ему на плечо. – Я прекрасно понимаю ваше недоверие. Пойдемте, я покажу вам недавнюю фотографию Турати и депутатов-социалистов в Риме. Очень любопытный снимок, о многом говорит.
Мсье Эннекен встал. Мадам Эннекен хотела что-то сказать, но ее прервали…
– Ты прекрасна. В твоем взгляде все можно прочесть. У тебя голос коростеля.
– Коростеля? – смеется она. – Это комплимент?
– Я люблю тебя. О, как я люблю тебя! Я обязательно увижусь с тобой завтра.
В тысяча девятьсот десятом году, ничем особо не примечательном, более полумиллиона итальянцев выехали за границу в поисках работы, спасаясь от голода.
Описывая Камиллу, я не могу к ней приблизиться.
Кто рисует меня между грифелем и бумагой? Однажды я оценю сходство, но оценивать будет не та, что сейчас с надеждой позирует. Я тот, кто я есть. Я такой, каким ты меня видишь.В Домодоссолу [13] , как и в Бриг, съехались многочисленные репортеры и авиаторы-любители.
Мэр приказал вынести на рыночную площадь школьную доску, на которой мелом, аккуратными печатными буквами записывают очередной бюллетень о здоровье Шавеза.
13
Домодоссола – небольшой городок с узкими мощеными улочками. На крышах – грубая кирпично-красная черепица, по цвету напоминающая скалы ущелья Гондо. Карнизы покатых крыш нависают над улицами так, что булыжных мостовых не видно, и с высоты город выглядит как россыпь красного сланца, разметанная по склону лавиной.
Воскресенье – рыночный день, и с утра площадь и близлежащие улочки заполнены людьми. За ночь похолодало. Не верилось, что вчера вечером в двадцати километрах отсюда состоялся ужин под открытым небом. Дж. медленно шел к больнице и не удивился, заметив впереди Камиллу.
Покрой и цвет сиренево-серого прогулочного костюма подчеркивал ее энергичность больше, чем вечернее платье. Походка была легкой и решительной. Шляпу с низкой тульей украшали белые цветы. Каштановые волосы собраны в аккуратный шиньон. Изящество наряда, продуманное с излишней для провинциального городка тщательностью, свидетельствовало о том, что спала Камилла мало или плохо.