Джагала
Шрифт:
«Лойош…»
«Нет, правда, босс. Мы сперва занялись этим, потому как все равно перешли через горы и оказались здесь. А теперь ты относишься к этому как к делу. Зачем оно тебе?»
В его обязанности входит задавать мне трудные вопросы.
Пока я пытался придумать достойный ответ, ноги сами доставили меня на пристань. Если вы утратили счет времени, стоял самый разгар дня. Фабрика за рекой вовсю кашляла серым дымом, но ветер дул с гор (что, как мне сказали, было необычно), так что воняло не так уж сильно. Позади меня по улице гуляли люди – не слишком много, и в основном матери с детьми на руках. Я не слишком беспокоился, в конце
«Кое-кто приближается, босс. Женщина, на вид не опасна, и непохоже, что идет конкретно к тебе.»
«Ладно.»
Я не оборачивался, и вскоре справа от меня прошуршали шаги. Башмаки с мягкими подошвами, из кожи дарра или чего-то вроде того. Краем глаза я заметил гостью, футах в десяти от себя, повернулся и кивнул. Она кивнула в ответ. Моих лет или чуть старше. В первую очередь я обратил внимание на ее глаза, загадочно-серые; длинные черные, вероятно, крашеные локоны струились на спину; нос ее был прямым, а формы приятно-округлые. Когда-то я заинтересовался бы такими, и кажется, эта часть меня пока еще не умерла, или я бы не заметил подобного. Длинные серебристые серьги, на пальцах несколько колец. Платье было темно-зеленым, с низким квадратным лифом и широкой шнуровкой; подол приходился выше колен и из-под него выглядывало красное кружево флайсла note 3 . Чулки у нее были того же цвета, что и глаза.
Note3
теплая ткань абстрактного покроя, которую проститутки Дикого Запада в холодные зимы использовали для изящных и вместе с тем плотных нижних юбок. За консультацию спасибо К.Кристи – С.Б.
Я отвернулся и продолжил изучать дым от фабрики. Женщина, кажется, делала то же самое. Через несколько минут она спросила:
– Как насчет толики удовольствия?
– Нет уж, – ответил я, – ненавижу удовольствия. Всегда ненавидел. Даже в детстве, увидев кого-то, кто хочет доставить мне удовольствие, я сразу удирал. Какое счастье, что я наконец вырос и теперь могу до скончания дней не ведать удовольствий.
Она без воодушевления посмеялась, вздохнула и вернулась к созерцанию фабрики. Я подумал, что ее рабочий день начнется ближе к вечеру, когда фабрика закроется.
– В твоей профессии тоже заправляет Гильдия? – спросил я.
На вопросы о работе «бабочки» реагируют по-разному. Иногда просто отвечают, словно болтая о перспективах урожая и ранних заморозков; иногда бросают высокомерный взгляд, полагая, что спрашивающему нравится задавать грязные вопросы; иногда приходят в ярость, словно вопрос, как они зарабатывают на хлеб насущный, более интимен, нежели самый способ заработка – впрочем, возможно, так и есть.
Она просто сказала:
– Гильдия заправляет всем.
– Вот и у меня такое впечатление. Я Влад.
Она взглянула на меня, потом снова посмотрела на реку.
– Приятно познакомиться, Влад. Я Тереза. И что, во имя Трех Сестер, привело тебя в этот зачуханный городишко?
На лбу и в уголках глаз у нее были морщины, не до конца укрытые макияжем. Но, пожалуй, ее макияж и не был предназначен для яркого дневного света. Почему-то с морщинами она казалась привлекательнее.
– Я пришел на запах.
Улыбка потухла.
– А в общем, – продолжил я, – я сейчас задаю себе примерно тот же вопрос. Главным образом, я остановился тут по дороге кое-куда. Вернее, кое-откуда. Но еще у меня где-то тут родня, и я хотел бы ее найти.
– Да? И кто же?
– Их имя – Мерс.
Тереза повернула голову и долго, оценивающе глядела на меня. Я ждал.
– Не могу тебе помочь, – наконец произнесла она.
Я кивнул.
– Начинаю думать, что их тут вообще никогда не было. – Добрая ложь иногда развязывает языки лучше горькой правды.
– Я знаю, кто охот… то есть сможет рассказать тебе многое об этом городе, – сказала она.
– Да? Что ж, это самая приятная весть на сегодняшний день.
Тереза помялась, но добавила:
– Тебе это кое-чего будет стоить.
Я просто смотрел на нее, и она сдалась:
– Ладно. Тут есть пивная «Коморная мышь».
– Да, видел.
– За ней конюшня. Вечером там обычно бывает некто Золли. Он возничий графа Саэкереша [шутка Браста для родичей-мадьяров: по-венгерски «секереш»
– кучер, возничий]. Знает всех и вся, а поскольку он графский возничий, то его никто не тронет; по крайней мере, так сам Золли полагает. Поставь ему выпить, и он все тебе расскажет.
Я извлек империал и вложил ей в ладонь. Тереза сделала то, что делают, пытаясь определить вес монеты, и спросила:
– Это что, золото?
– Чистое. Не трать все сразу.
Она рассмеялась.
– Я у тебя в долгу, Влад. Фенарио, я уже иду!
Тереза ухмыльнулась и поцеловала меня в щеку. Улыбка делала ее куда красивее. Я смотрел ей вслед, любуясь пружинистой походкой.
Чуть погодя я двинулся в «Коморную мышь». Она оказалась копией «Колпака» (каковым ярлыком я обозначил «свой» постоялый двор), только зал здесь был длиннее, а потолок чуть повыше. Все столы были маленькими и круглыми. После обычных кивков (не слишком теплых, но и не вымученных) я получил выпивку и устроился за столиком, где и ждал до вечера, медленно потягивая вино.
К закату пивная быстро заполнилась, в основном народом, который видом и запахом походил на фабрику за рекой. В зале было и несколько девиц, все в платьях со шнуровкой сверху донизу и открытыми коленками. Иногда то одна, то другая удалялись с кем-то из рабочих через заднюю дверь. Пару раз девицы поглядывали и на меня, но ни одна не подошла.
Я изучал людей, поскольку больше мне делать было нечего, и сосредоточился на том, чтобы запомнить их лица, просто практики ради. Наконец я вышел из зала и подобрался к заведению с тыльной стороны. Прямо там и располагалась конюшня, футов пятидесяти в длину, с одной стороны к ней примыкало нечто вроде загона. У загона стоял высокий возок, и даже в тусклом свете из окошек выглядел он богато. На двери что-то изображено. Лошади распряжены. Что ж, где возок, там возничий, а где возничий, там байки, а где байки, там ответы на вопросы, и может даже статься – правильные.
Я вошел.
Пахло свежим сеном, сушеным сеном, мокрым сеном, гниющим сеном и навозом. Гораздо лучше. Десять стойл, в четырех – лошади различных мастей и статей, а в пятом – тощий парень в черном, и высокий лоб над густыми бровями придавал ему забавный вид. Руки у него были сложены на животе, а по тыльным сторонам запястий пробегали странные белые шрамы. Он сидел на низком табурете, закрыв глаза, но когда я подошел ближе – глаза открылись, и в них не было ни следов сна, ни дымки пьянства. Последнее, судя по рассказам о возницах, выглядело необычно.