Джамбаттиста Вико

Киссель Михаил Антонович

Совершенно прав Вико, утверждая, что человек сам делает свою историю и сам рассказывает о ней. Но тот, кто понимает историю, сам вместе со всеми своими теоретическими построениями вовлечен в ее поток, и потому его понимание оказывается исторически относительным и ограниченным. Историческое понимание развивается вместе с развитием реальной истории и составляет ее необходимый идеологический момент, воздействующий на ход исторических событий. По мере расширения диапазона исторического действия углубляется и понимание закономерности исторического процесса. И если теперь нам ясна ограниченность взглядов Вико, то в этом заслуга нашей эпохи и в какой-то мере его самого, потому что он поднял социальное знание на тот уровень, который был возможен в его время.

Глава X

УРОКИ «НОВОЙ НАУКИ»

них мы старались упоминать где только было можно по ходу изложения. Теперь попробуем собрать все вместе и в самой общей форме, почти не пользуясь иллюстрациями. Итак, что же такое эта «Новая наука»? Это философская антропология, философия истории, социология, наконец, конкретная история, вместе взятые. Нерасчлененное единство гуманитарного знания с учением о человеке в качестве ядра. В этом живом организме нет обособленных частей, и каждый, отдельный аспект приобретает полное свое значение лишь в связи с остальными. Так, философская антропология есть «историческая метафизика рода человеческого», история

социологична, а социология исторична. Все элементы взаимосвязаны. Это мышление «поверх барьеров», мышление, устраняющее перегородки внутри универсума гуманитарных наук. Вико — поборник целостности гуманитарного знания. Этому он учил своих студентов как профессор риторики: «Красноречие должно было воспитывать целостное знание, благодаря которому части становятся понятными в целом» (3, 502). Этому он учит и нас, напоминая об условности сложившегося в науках разделения труда, зачастую гораздо более удобного для защиты диссертаций, нежели для изучения предмета. Гуманитариям, по-видимому, нужно чаще ходить в гости друг к другу, знать, что делается у соседей, и, возделывая свой сад, как советовал еще Вольтер, пользоваться опытом работы на других участках, расположенных поблизости.

Стремление к целостности — источник как силы, так и слабости Вико. Он слишком доверяет интуиции, небрежен в эмпирическом обосновании своих прозрений, часто тороплив и неряшлив в логической разработке своих гипотез. Порой на одной-двух метафорах он строит концепцию, не утруждая себя тщательным подбором фактов. Специалисты — историки, лингвисты, социологи, психологи безжалостно отмечают допущенные им неточности, ошибки, концептуальные неясности и сдвиги в значениях понятий. Зато Вико примером своего мышления подтверждает ту истину, что сила творческой фантазии нужна любому специалисту, ибо только эта сила позволяет ученому почувствовать «ветер с неведомого континента», как любил говорить Фрэнсис Бэкон, его любимый учитель. Вико учит принимать всерьез миф, сказку, поэзию, и не только как средства «культурного отдыха», но и с профессиональной точки зрения ученого-гуманитария — как источник сведений о канувших в Лету временах.

Его книга навевает множество разных мыслей. В ней есть, например, призыв к историку быть мыслящим, а к философу — с высот своих абстракций нисходить на почву реальной истории. Для историка быть мыслящим — значит понимать природу своей собственной исследовательской деятельности, быть самокритичным, и не только в морально-психологическом (это относится к любому достойному человеку), но и в профессионально-теоретическом плане, т. е. историк должен ясно сознавать природу и границы абстракций, которыми пользуется, степень достоверности получаемых выводов, целесообразность применяемой схемы объяснения. Это значит также, что он должен понимать необходимость использования философско-социологических понятий и характеристик, пользуясь ими не бездумно, не догматически, а со знанием дела. Философ же не должен забывать, что его категории — предельно общие понятия теоретического мышления — не мысли бога, а продукт человеческого ума, т. е. они имеют социально-историческое измерение, и потому их ни в коем случае нельзя абсолютизировать, как постоянно подчеркивал В. И. Ленин. Это означает, что вне-историческая философская антропология, процветающая сейчас на Западе и опирающаяся на понятие неизменной человеческой природы, несостоятельна в своих глубинных предпосылках, ибо не учитывает, что история в такой же степени продукт человека, как и человек — продукт истории. История есть самостановление человека. Единая и равная себе человеческая природа — это по сути дела абстракция юридического мышления в определенную историческую эпоху, о чем напоминает нам и Вико.

Естественно, автор «Новой науки» дорог нам прежде всего элементами диалектического историзма его учения и проблесками материалистического понимания истории, в частности, как справедливо отмечает М. А. Лифшиц, предвосхищением «исторической теории познания, созданной Марксом и Лениным» (там же, V). Но разумеется, ни одно из положений «Новой науки», взятое в своем конкретно-историческом значении, в контексте всего учения Вико, не может быть буквально заимствовано нами. Чтобы с пользой для дела читать классиков философской мысли, нужно вдумчиво относиться к предмету, а не просто делить содержание прочитанного на две взаимоисключающие рубрики: «пригодное» и «устаревшее». К несчастью для любителей быстрого чтения, первое по большей части переплетено со вторым, верное с неверным, материалистические моменты с идеалистическими, прогрессивные с реакционными. Поэтому читать книги нужно диалектически. Это особенно относится к «Новой науке», которую так высоко ценил Маркс.

ПРИЛОЖЕНИЕ

РЕЗЮМЕ «НОВОЙ НАУКИ», СДЕЛАННОЕ ВИКО В «АВТОБИОГРАФИИ»

ико открывает эту Новую Науку посредством нового Критического искусства— находить истину об основателях наций в глубине народных преданий, сохранившихся у основанных ими наций, так как лишь через тысячи лет после них появились писатели, единственный до сих пор, как оказывается, предмет этой критики. И при помощи факела этого нового критического искусства Вико вскрывает совершенно отличное от представлявшегося до сих пор происхождение почти всех тех наук и искусств, которые нужны, чтобы рассуждать при помощи ясных идей и характерных выражений о Естественном Праве Наций. Поэтому Вико делит основания на две части:во-первых, основания Идей,во-вторых, основания Языков.Посредством основания идей он открывает новые исторические основания Астрономиии Хронологии,двух глаз Истории, а тем самым и основания Всеобщей Истории,до сих пор не существовавшие. Он открывает новые Исторические Основания Философии, и прежде всего Метафизику Рода Человеческого,т. е. Естественную Теологию всех Наций, посредством которой каждый народ естественно воображает себе своих собственных Богов в силу некоторого естественного инстинкта, существовавшего у человека по отношению к Божеству: из страха перед ним первые основатели наций начинали соединяться с определенными женщинами в пожизненное содружество, и таким образом первое человеческое общество заключалось в браках. И оказывается, что этот инстинкт был великим основанием Теологии Язычников, великим основанием Поэзии Поэтов-Теологов(первых в мире поэтов), а также и всей языческой культуры.В результате такой Метафизики вскрывается Мораль,а за нею и Политика,общая для наций; на них строится Юриспруденциярода человеческого, изменяющаяся в разные эпохи, так как нации непрерывно развивают заложенные в их природе идеи и в соответствии с ними наиболее развитые нации меняют образы правления; последнею формою правления оказываются Монархии, при которых в конце концов нации находят отдохновение. Так восполняется огромный пробел в оставшихся нам началах Всеобщей Истории, которая начинается только с Нина, основателя монархии Ассирийцев. Посредством оснований ЯзыковВико открывает новые основания Поэзии, Песни, Стихаи показывает, что и первые и вторые необходимо возникали из природы, единообразной у всех первых наций. В виде следствия из таких оснований Вико открывает новое происхождение Героических Гербов:то была у всех первых наций немая речь в стихах, деформированная артикулированной речью. Здесь же вскрываются новые основания Геральдики,которые оказываются

в то же время и основаниями науки о Медалях (здесь Вико отмечает в продолжавшейся непрерывно четыре тысячи лет суверенности героическое происхождение королевских домов Австрии и Франции). В результате открытия происхождения Языков Вико находит достоверные основания, общие всем Языкам;в особом очерке он открывает истинное происхождение латинского языка и по примеру его предоставляет ученым сделать то же самое с другими языками. Вико дает идею Этимологического Словаря,общего для всех туземных языков, и также идею другого Этимологического Словаря для слов иностранного происхождения, чтобы растолковать, в конце концов, идею всеобщего Этимологического Словаря, необходимого как для науки о языке, так и для соответствующего рассмотрения Естественного Права Народов. Такими основаниями как идей, так и языков, иными словами, такой Философией и Филологией рода человеческого Вико разъясняет Вечную Идеальную Историю,протекающую соответственно Идее Провидения; и во всем Произведении доказывается, что этим Провидением было установлено Естественное Право Народов; соответственно такой Вечной Истории протекают во времени все отдельные Истории Наций в их возникновении, движении вперед, состоянии, упадке и конце.

От Египтян, которые насмехались над Греками, не знавшими древности, говоря им, что они всегда были детьми, Вико берет и применяет два следующих великих обломка древности: во-первых, то, что все протекшие до них времена Египтяне делили на три эпохи: век Богов, век Героев и век Людей; во-вторых, то, что соответственно этому порядку в течение всех веков говорили на трех языках: на немом божественном языке посредством иероглифов, т. е. священных знаков, затем на символическом, т. е. посредством метафор, — такова героическая речь — и, наконец, на письменном языке, установленном посредством соглашения для насущных нужд. Дальше Вико показывает, что Первая Эпоха и Первый Язык существовали во времена семей, которые, несомненно, у всех наций предшествовали городам и на основе которых, как каждый признает, они возникли; отцы таких семей правили как суверенные государи, подчиняясь правлению Богов, и устанавливали все вещи человеческие посредством божественных ауспиций; совершенно естественно и просто это объясняется историей, скрытой в глубине божественных мифов у Греков. Здесь Вико замечает, что Боги Востока, вознесенные впоследствии Халдеями к звездам, были перенесены Финикянами в Грецию: это доказывает, что все это произошло в послегомеровские времена, когда звезды оказались подготовленными к тому, чтобы принять на себя имена Греческих Богов, как и позже, когда Боги были перенесены в Лациум, звезды оказались готовыми воспринять имена Латинских Богов. Здесь Вико доказывает, что такое же положение вещей и совершенно одинаковое поступательное движение их происходило у Латинян, Греков и Ассирийцев.

Затем он показывает, что вторая эпоха со вторым, т. е. символическим, языком приходилась на время первых гражданских правлений, т. е. героических царств или же царствующих сословий благородных (древнейшие Греки называли этих благородных расой Геркулеса); последние приписывали себе божественное происхождение в отличие от плебеев, происхождение которых они считали скотским. Весь этот исторический рассказ, как чрезвычайно легко объясняет Вико, был описан нам Греками в характере Геркулеса Фиванского, величайшего, несомненно, греческого героя, из расы которого вышли Гераклиды, в лице двух царей правившие спартанским царством, т. е. аристократическим вне всякого сомнения. А так как и Египтяне и Греки одинаково наблюдали у каждой нации своего Геркулеса (Варрон у Латинян насчитывал их до сорока), то это показывает, что после Богов у всех языческих наций царствовали Герои. Великий обломок греческой древности показывает, что Куреты вышли из Греции на Крит, в Сатурнию (т. е. в Италию) и в Азию. Вико делает открытие, что этими Куретами были и Латинские Квириты, а одним из видов этих последних были Римские Квириты, т. е. люди, вооруженные копьями в собрании, почему и Квиритское Право было правом всех героических народов. Доказав вздорность басни о заимствовании Законов XII Таблиц из Афин, Вико делает открытие, что к трем видам героического права народов Лациума, установленного и соблюдавшегося в Риме, а впоследствии занесенного на Таблицы, восходят причины римского образа правления, доблести и справедливости, в мире — посредством законов, на войне — посредством завоеваний. Если читать Римскую Историю не с такими взглядами, а иначе, то она кажется еще более невероятной, чем мифическая история Греции. Этот же свет проясняет и истинное основание Римской Юриспруденции.

Наконец, Вико доказывает, что Третья Эпоха, век людей и народных языков, охватывала времена Представлений человеческой природы, совершенно развитой и потому признаваемой в равной мере у всех. Такую природу можно извлечь из глубины форм Человеческого Образа Правления, последний же, как оказывается, бывает народным и монархическим (к этому последнему периоду принадлежат Римские Юристы Императорских времен). Этим самым, можно считать, доказано, что Монархия — последний образ правления, на котором останавливаются, в конце концов, нации; если же мы будем опираться на тот фантастический взгляд, что первые цари были такими же Монархами, как и современные, то с них никак не могли бы начаться Государства, также и с обмана или насилия, как воображали себе до сих пор, вообще не могли начаться нации. — При помощи этих и других многочисленных, но менее важных открытий Вико рассматривает Естественное Право Народов. Он доказывает, что в определенные времена и определенным образом зародились в первый раз обычаи, питающие всю экономику данного права, т. е. религиозные обряды, языки, виды собственности, торговые сношения, сословия, власть, законы, сила, суды, наказания, война, мир, союзы. Этими определенными временами и этим определенным образом Вико объясняет те вечные свойства, которые должны вытекать именно из такой, а не иной их природы, т. е. времени и образа зарождения…..языческие нации… шли различными путями, проходя с постоянным единообразием через три вида прав, соответствующие трем эпохам и трем языкам Египтян: во-первых, через божественное право под управлением ложных Богов у Язычников; во-вторых, через героическое право, т. е. право, принадлежащее героям, находящимся посредине между Богами и людьми; в-третьих, через человеческое право, т. е. право вполне развитой и признаваемой равной во всех людях человеческой природы. Только это последнее право может породить у наций Философов, которые смогли бы завершить его при помощи рассудочных максим на основе вечной справедливости. Именно здесь ошибались все — и Гроций, и Зельден, и Пуффендорф: за отсутствием такого критического искусства, которое можно было бы применить к основателям самих наций, они считали мудрецами лишь мудрых в тайной мудрости и не видели, что для Язычников Провидение было божественной наставницей в простонародной мудрости и что из этой последней по прошествии столетий произошла тайная мудрость; поэтому они спутали Естественное Право наций, выросшее из отдельных прав этих последних, с Естественным Правом Философов, понятым последними при помощи рассудочных умозаключений… То же самое отсутствие критического искусства ввело в обман ученых истолкователей Римского Права, так как они, опираясь на миф о происхождении законов из Афин, вводили в Римскую Юриспруденцию, вопреки ее гению, учения философских школ, в особенности учения Стоиков и Эпикурейцев, основания которых противоречат не только учению Юриспруденции, но и вообще всей цивилизации; они не умели рассматривать Юриспруденцию с наиболее характерной для нее стороны, т. е. с точки зрения времен, как ее трактовали, открыто признавая это, сами римские юристы (3, 494–497).

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН

Аббаньяно Н. 11, 160

Август Октавиан 125, 129

Адорно Т. 169

Ариосто Л. 9, 27

Аристарх Самофракийский 99

Аристотель 21, 22, 40, 139

Бадалони Н. 11, 22

Белинский В. Г. 10

Блок М. 133, 134

Боден Ж. 114

Боккаччо Дж. 20

Бокль Г. 175

Бор Н. 148, 149

Борелли Дж. А. 16

Бруно Дж. 16, 40

Бэкон Ф. 23, 24, 35, 38, 60, 75, 79, 182

Вебер М. 176

Вергилий 20