Джастис
Шрифт:
— Кто? — спрашивает Джастис резким от гнева голосом.
— Я не знаю его имени. На нем была красная кепка и белая футболка.
— Билли Рэй, — выплевывает Нокс. — Он всегда был расистским куском дерьма.
Ханна оглядывает стол, ее лицо вытягивается.
— Это плохое слово, да?
Я отрицательно качаю головой.
— Да, милая. Плохое.
— Почему он так сказал о папе?
Я думаю о том, как объяснить ей это так, чтобы она смогла понять, но как кто-то может понять такую ненависть? Особенно ребенок.
— Иди сюда, Ханна Джей, —
— Что?
— Они не имеют значения, — говорит он, похлопывая ее по груди. — Мисс Гвен и я отлично провели время прошлым вечером, как и моя семья, и мы — все, что имеет значение.
— Только я не понимаю, почему он так расстроился. Почему его волнует, что ты танцуешь с мисс Гвен?
— Потому что у нас разный цвет кожи, — объясняет он прямо, — и, мой цвет ему не нравится.
Ханна хмурится, на ее милом личике отражается смущение.
— Почему? Разве это важно?
— Нисколько, — твердо отвечаю я. — Именно это мы и пытаемся тебе объяснить. То, что этот человек сказал вчера вечером, было подло и неправильно.
Она снова смотрит на Тэтчера, ее нижняя губа дрожит от беспокойства.
— Мне жаль, что кто-то сказал о тебе что-то плохое.
— Не жалей меня, дитя. Это его проблема, не моя. У меня есть вся любовь, которая мне нужна. Только посмотри на моих мальчиков, — он указывает на Джастиса и его братьев, — у них не мой цвет кожи, но они все равно мои сыновья. — Его голос сильный и уверенный, наполненный невообразимой любовью. — Точно так же, как ты — моя внучка.
Ханна прикладывает свою маленькую ладошку к его щеке.
— Я считаю твою кожу красивой, и я рада, что ты мой папа.
От ее милых слов я готова разрыдаться.
— О, Ханна Джей, — говорит Тэтчер с сильными эмоциями в голосе, но с широкой улыбкой. — Это потому, что у тебя прекрасное сердечко, а хочешь знать, что сильнее ненависти?
— Что? — спрашивает она, шмыгая носом.
— Любовь. Любовь слепа и не различает цветов, — говорит он, и его мудрость наполняет сердца нас всех. — Мы семья, и ничто никогда этого не изменит.
Ханна обнимает его за шею, утыкаясь лицом ему в плечо.
— Я люблю тебя, папа.
— И я люблю тебя, Ханна Джей.
Несмотря на катящиеся по моему лицу слезы, я улыбаюсь, гордясь своей дочерью за то, что она превратила нечто столь ненавистное в нечто столь прекрасное.
***
Несколько часов спустя мы все сидим на веранде, наслаждаясь прекрасным летним днем. Джастис с братьями друг возле друга разбирают оружие для лучшей результативности, или так они объяснили.
Скрыв глаза за черными солнцезащитными очками, Тэтчер играет на губной гармошке, постукивая ногами и раскачиваясь всем телом в такт льющейся душевной мелодии. Ханна, в таких же солнцезащитных очках, подносит
— Я пою блюз!
— Вот так! Пой, девочка, — говорит ей Тэтчер. — Расскажи нам, какой у тебя блюз.
— У меня очень грустный блюз.
Мы с Брэкстеном посмеиваемся, а Нокс и Джастис ухмыляются. Несмотря на ее сражение с текстом песни, она не останавливается и следует примеру Тэтчера. Я оглядываю нашу кампанию, и сердце обвивает теплое чувство, какого я никогда не испытывала раньше. Чувство правильности.
Теперь я понимаю, почему Джастис хочет, чтобы мы все собрались здесь вместе, потому что нет большего чувства, чем это. Чем быть окруженной людьми, которых любишь и которые в ответ любят тебя. То, чего до этих пор у меня никогда не было.
— Папа, а почему у тебя нет пальцев? — спрашивает Ханна, когда между песнями наступает перерыв.
Мы все замолкаем, наше внимание переключается на Тэтчера.
Я часто задавалась этим вопросом, будь то его искалеченная рука или же множество шрамов, которые я время от времени замечала, когда ткань его рубашки немного сдвигалась в сторону. Однажды, когда он гостил у нас в выходные, я проходила мимо его комнаты, когда он одевался, и только тогда увидела все остальные. Шрамы на его руках и ладонях — ничто по сравнению с теми, что уродуют его торс.
Тэтчер отвечает на этот вопрос легкомысленно.
— Ох, знаешь, просто неудачные обстоятельства.
— Что случилось? — не перестает она расспрашивать.
Когда он молчит, вмешивается Брэкстен:
— Может, тебе повезет, малышка. Мы уже много лет задаем ему тот же вопрос.
Я хмурюсь, с удивлением обнаруживая, что даже парни не знают.
— Некоторые вещи лучше не знать, — говорит он, останавливая на этом разговор.
Все замолкают, когда по длинной гравийной дороге к дому подъезжает дорогая черная машина.
При виде машины Джастис вскакивает на ноги.
— Папа, отведи Ханну в дом.
Тэтчер быстро подхватывает Ханну на руки и уходит в дом, прежде чем я успеваю сказать хоть слово.
— Джастис, кто это? — спрашиваю, гадая, кто его так взбудоражил.
— Тебе тоже надо зайти внутрь. — Взгляд, который он бросает на меня, заставляет пульс нервно подпрыгивать.
Я остаюсь на месте, устремляя взгляд обратно к машине, когда та останавливается. Из нее выходит блондинка, и мое сердце обрушивается вниз.
Моя мать.
По ее вздернутому носу и презрительному выражению лица я могу сказать, что ничего не изменилось, хотя я этого и не ожидала.
Несмотря на то, что я ждала этого визита, я все равно чувствую себя не готовой, мои нервы пригвождают меня к качелям, на которых я сижу.
Джастис начинает спускаться по лестнице, его братья следуют за ним, закрывая меня собой.
— Вам здесь не рады, — говорит он. — Уезжайте, сейчас же.
— Нет, пока я не поговорю с ней.
— Этого не будет.