Джек Лондон. Моряк в седле.
Шрифт:
В свое время, ради превратностей писательского ремесла, Джек, не задумываясь, отказался от места на почте и материальных благ. Теперь ста пятидесяти долларов в месяц не хватало, хотя года не прошло с тех пор, как подобная сумма казалась ему неслыханным богатством. Раньше чем прибывал чек, к нему уже выстраивалась длинная очередь. Вот перечень финансовых «операций», предпринятых им от рождества до Нового года: одолжил денег Джиму Уайтекеру; оплатил счета попавшего в беду товарища, который сломал обе ноги; выложил сорок один доллар в уплату Флориного неотложного долга — уже, кстати, просроченного; дал денег няне Дженни, чтобы заплатить проценты по закладной, иначе она осталась бы без крова; погасил ее неуплаченные налоги и — единственная неприятная «операция» — отказался ссудить деньгами Клаудсли Джонса, чтобы тот мог оставить свою захудалую почту.
Бэсси рассказывает, что вплоть до того самого утра, когда родился ребенок, она не прекращала занятий с учениками. Сначала все шло к тому, что младенец появится 12 января — в день двадцатипятилетия Джека, но роды начались только пятнадцатого утром. Почувствовав, что момент настал, Бэсси послала за доктором, который впопыхах забыл захватить дезинфицирующее средство. Джека послали купить пузырек хлороформу, но по дороге домой он несся с такой скоростью, что свалился с велосипеда, разбил пузырек и порезал руку. Бэсси благополучно разрешилась девятифунтовой девочкой, но по вине неумелого доктора потом долго болела. А Джек не мог скрыть от жены разочарования, что родился не сын.
Мак-Клюр, отказавшись печатать у себя в журнале «Дочь снегов», тем не менее продолжал ежемесячно высылать Джеку сто двадцать пять долларов. «Сам я человек женатый и знаю, что на картошку нужны деньги, а посему прилагаю…» Закончив роман, Джек взялся за серию коротких рассказов. Прошло несколько недель, и чувство разочарования несколько улеглось: он привязался к девочке. К тому же маленькая Джоан была так похожа на него… К Лондонам переселилась няня Дженни, чтобы ухаживать за Джоан, как двадцать пять лет назад ухаживала за ее отцом в Бернал Хайте.
По признанию Джека, одной из причин, склонивших его к женитьбе, была уверенность, что Бэсси принесет ему здоровое потомство. Он не ошибся. Он женился, поддавшись порыву, стремясь заполнить пустоту в жизни их обоих, надеясь вновь окунуться в быстрое течение жизни. Бэсси оправдала все ожидания — она была преданной, верной, нежной, умной женой, готовой работать рядом с ним, делить тяжести и невзгоды. Он был рад, что стал отцом; он был ей очень благодарен. Но порою, усталый, он внутренне восставал как раз против тех ее качеств, которые ценил, из-за которых и выбрал ее своей женой. Живой, как ртуть, с огнем в крови, он любил горение и торжество, любил жить отчаянно, бешено: если радоваться — так неистово, горевать — так безудержно. Этих оргий Бэсси с ним не разделяла; она была невозмутима, безмятежна, бесстрастна, уравновешенна. Работая, добиваясь задуманного, он был ей благодарен; но, завершив работу, подчас был готов взбунтоваться, уступить томительному желанию сняться с якоря и с первым отливом выйти в море. Тогда-то он и вздыхал о былой свободе, об утраченном праве идти куда глаза глядят — в другие места, к другой женщине. В первый раз не мог он пренебречь обязанностями и пуститься в Мир Приключений.
В такие моменты он писал Анне Струнской: «Сидеть здесь, собирать данные, сортировать, увязывать, писать для подростков рассказы с тщательно завуалированными нравоучениями; отстукивать по тысяче слов в день, приходить в волнение из-за придирок по поводу биологии; подсовывать Вам забавные пустячки и вызывать смех, чтобы не вырвалось рыданье, конечно, конечно же, это еще не все! Две души созданы друг для друга, но уста их немы — слыхана ли в мире подобная нелепость»
Они решили посвятить своей духовной близости и высокой дружбе книгу. Называться она будет «Переписка Кемптона и Уэйса»; Уэйсом будет Джек, Кемптоном — Анна. Анна будет защищать поэтические и духовные начала любви от Джека, нападающего с позиций биологической и научной эволюции. Таким образом они будут наслаждаться страстной, поэтической духовной близостью, никому не причиняя боли, не нарушая никаких норм. Таким образом Джек будет доказывать, как разумен его брак с Бэсси, хотя именно в этой переписке найдет временное спасение от брачных уз.
Работая в две смены за письменным столом, он все-таки находил время еще и читать доклады: для Аламедской социалистической партии — на тему «Бродяжничество», в Сан-Францисской Академии наук — об «Ущербах, причиняемых конкуренцией». Местная пресса отзывалась об этих докладах с уважением. Когда настал момент выдвижения кандидатуры на пост мэра города Окленда, молодая социалистическая партия впервые отважилась принять участие в кампании, выставив
— В обществе появилась и растет как на дрожжах вера в великий принцип муниципальной собственности. Это дело наших рук; закваска — это мы, социалисты. Чтобы утихомирить недовольство, старым партиям волей-неволей приходится швырять народу в в виде подачки определенные привилегии. Это результат нашей пропаганды, и это сделали мы, социалисты.
В оклендской предвыборной кампании он выступил с той позиции, что социализм — власяница на теле капитализма, раздражающее средство, которое вынудит капиталистов прибегнуть к успокоительным мазям в виде более высокой заработной платы, сокращения рабочего дня, улучшения условий работы. Он убеждал членов профсоюза и несоюзных рабочих голосовать за социалистов; продемонстрировать свою силу и, таким образом, получить новый козырь в наступлении на предпринимателей.
Рабочие оказались глухи к его экономическим доводам. За ним пошли только «пролетарии духа». Всего двести сорок пять жителей Окленда и Аламеды прельстились возможностью отдать голоса за его умеренную Утопию.
В мае в журнале «Пирсоне» появились «Любимцы Мидаса» — не менее революционный отход от традиций американской литературы, чем опубликованная годом раньше «Северная Одиссея». Писатель-социалист? Такого в Соединенных Штатах еще не знали. Но Джек никогда и не стремился к испробованному, испытанному; он твердо решил стать социалистическим писателем; и это в дни, когда для того, чтобы быть писателем-социалистом, требовалось столько же смелости, как в наши дни — чтобы им не быть. В этом рассказе он впервые выдвигает идею всемирной пролетарской организации — такой могущественной, что полиции, армии, правительству ее не одолеть; организации, силой забирающей в свои руки мировые богатства. Если «Любимцы Мидаса» и не первый рас-сказ о пролетариате, напечатанный в Америке, ен, пожалуй, первый из напечатанных в журнале общегосударственного масштаба. Не нужно думать, что «Пирсоне» приобрел этот рассказ из-за его социалистической направленности — о подобной ереси он и не помышлял; просто Джек был непревзойденным рассказчиком, и журнал польстился на занимательные «ужасы», рассчитывая, что читатель примет рассказ наравне с фантастикой Жюля Верна, не заметив социализма.
За «Любимцами Мидаса» последовали «Мечта Дебса», где была предсказана всеобщая сан-францисская забастовка 1934 года, и «Железная пята», предвещавшая разгул и повсеместный террор фашизма. После смерти писателя в мнениях критиков о его работе нашлось мало общего, но одно положение почти не вызывает разногласий: Джек Лондон — отец пролетарской литературы в Америке. В 1929 году журнал «Новые массы» нашел простые и верные слова, чтобы выразить эту мысль:
«Настоящий пролетарский писатель должен не только писать для рабочего класса; нужно, чтобы рабочий класс читал его. Настоящий пролетарский писатель не просто использует жизнь пролетариата в качестве материала для своих произведений; его творения должны дышать огнем революции. Джек Лондон был истинно пролетарским писателем — первым и пока что единственным в Америке пролетарским писателем большого таланта. Читатель-рабочий читает Джека Лондона. Это автор, которого читали все. Его читают и перечитывают заводские рабочие, работники с ферм, матросы, шахтеры, продавцы газет. Он связывает их воедино в области литературы. Он самый популярный писатель рабочего класса Америки».
Субботние сборища по-прежнему остались праздничным событием недели, причем теперь друзья стали приходить еще засветло. Джек был завзятым любителем всевозможных головоломок. Чего ему только не несли: и ребусы, и бирюльки, и механические игрушки с секретом, и китайские бильярды всех сортов. Бэсси прилежно рылась з журналах, вырезая все купоны, прилагаемые к рекламам игр, головоломок и шуточных задач. К ужину собиралось человек пятнадцать-двадцать; играли в живые картины, разыгрывали пантомимы, шарады; ломали головы, пытаясь разъединить сцепленные стальные кольца; пили из стаканов с отверстием у донышка, откуда вода фонтаном заливала галстук, и, сунув руки в карман, нередко находили в нем что-нибудь вроде пушистого мышонка. Смех гремел не умолкая. Поддерживал веселье Джек, он любил смеяться — смеяться всласть, досыта, до изнеможения. Детство у него было безрадостное; и ему хотелось наверстать упущенное — хотя бы вот такими нехитрыми развлечениями.