Джек Мэггс
Шрифт:
– Предположим, меня пригласили в далекую поездку.
– За пределы страны?
– Еще дальше. Впрочем, не ваше дело расспрашивать меня.
– В любом случае, сэр, он просил передать вам вот это.
Констебл протянул Генри Фиппсу три пакета. Джентльмен не сразу взял их, какое-то время он просто смотрел на них.
– Что это?
– Думаю, что один из них это зеркало.
– Зеркало? Он решил подшутить надо мной? Что, черт побери, означает такой подарок мне, как зеркало?
– А в пакете, лежащем сверху, три лимона.
– Лимоны?
– А самый большой пакет, как я понимаю, это документ, который мистер Мэггс считает, вы должны
И Констебл наконец вручил ему все три пакета.
– Официальный документ? – спросил Генри Фиппс, не в силах скрыть возрастающего интереса.
– Нет, думаю, что нет.
– Возможно, право собственности на дом?
– Мне кажется, что это что-то вроде письма.
– Письма? – воскликнул Генри Фиппс, неожиданно рассердившись. – Неужели вы думаете, что я могу переписываться с такой личностью, как он? Вам не кажется, что вы ставите себя в двусмысленное положение? Вы нарушаете законы. Вам известно, где он находится, но вы не сообщаете об этом. Он опасный человек, этот мистер «Скаковая лошадь», он осужден на пожизненное заключение. Если вы хотите сообщить ему, где я нахожусь, клянусь, вы пожалеете о том, что родились на свет.
– Сэр, мне известно, что он сидит по ночам и пишет вам объяснение, кто он такой.
– Он сказал это вам?
– Послушайте, сэр, он думает только о вас. Если он вам когда-нибудь причинил зло, я уверен, он очень сожалеет об этом.
Констебл в третий раз попытался вручить Фиппсу послания от Джека Мэггса.
– Он сказал, что надо выжать на листки бумаги немного сока из лимонов и прочитать их с помощью зеркала. – Констебл немного помолчал. – Он очень любит вас.
– А я его нет. Скажите ему, что для меня одно упоминание о нем кажется грехом.
– Неужели я не могу сказать ему ничего такого, что обрадовало бы его?
– Можете сказать ему, что я хорошо помню все обязательства, которые он возложил на меня, и что в данный момент он может рассчитывать на мое молчание.
На этом разговор закончился, и Генри Фиппс покинул комнату.
Глава 46
Констебл, обыскав дом сверху донизу, наконец нашел Джека Мэггса в спальне мистера Спинкса. Он вошел, не постучавшись.
Австралиец сидел у кровати больного. Он сидел спиной к двери и пытался уговорить старика проглотить ложку бульона.
– Злому духу никогда не надо смотреть в дурной глаз. В этом глазу вся сила этих черных колдунов и магов.
Он придвинул ложку поближе к губам больного. Тот отвернул голову. Ложка чуть отодвинулась.
– У каждого существа есть своя сила, – продолжал Мэггс. – У магов вся сила в их глазах. Не будь у них таких глаз, они были бы так же беспомощны, как только что вылупившиеся цыплята.
Мистер Спинкс оттолкнул ложку и капли бульона упали на простыни.
Джек Мэггс терпеливо поставил миску с ложкой на столик. Больной дворецкий отодвинулся подальше в кровати, пока не уперся в ее спинку. Перепуганный, он даже не заметил Констебда в дверях.
– Не смотрите на меня так, старина, – увещевал его Джек Мэггс. – Я не колдун, который посмотрит и околдует.
Мистер Спинкс скрестил руки на груди.
– Его зовут Тобиас Отс.
– Колдун! – прохрипел мистер Спинкс с сарказмом.
– Оказывается, вы можете открывать рот, если хотите.
Мэггс снова предложил ему ложку бульона, но губы дворецкого были крепко сжаты.
– Ну, хорошо. – Мэггс большим и указательным пальцами ухватил небритый подбородок
– М-ы-м… – замычал Спинкс.
Слезящиеся глаза дворецкого, всячески отбивавшегося от очередной ложки супа, наконец, заметили в дверях Констебла. Тот ободряюще улыбнулся ему. Спинкс хотел что-то сказать, но в его открывшийся рот тут же была влита еще одна ложка бульона, а грубая рука Мэггса закрыла ему и рот, и нос. Бедняге ничего не оставалось, как сделать глоток.
– Флюидами убивают флюиды.
В полном отчаянии мистер Спинкс кивком указал на дверь.
Джек Мэггс, увидев Констебла, быстро поставил миску на столик.
– Он выжал лимоны? Он понял, как обращаться с зеркалом?
Когда мистер Спинкс снова стал прятаться под простынями, мистер Констебл поспешил отдать Мэггсу его пакеты. Он наблюдал, как тот тщательно осматривал их, проверял каждый узел и печать.
– Видимо, о нем там не знают.
В это время наконец раздался храп уснувшего Спинкса. Джек Мэггс заботливо укутал тощее тело старика одеялом; когда он повернулся к Констеблу, его глаза ничего не выражали.
– Если человека не удается найти сразу, – сочувственно произнес Констебл, – то это значит, что его уже нет там. Чтобы спрятаться, лучшего места, чем Лондон, не сыщешь.
Но Джек Мэггс не проявил дальнейшего интереса к этой теме.
– Мерси занимается женщинами, – сказал он. – Я же пообещал позаботиться о Епископе.
– Есть чистое белье, – предложил Констебл. – Если вы поднимете мистера Спинкса, я поменяю простыни.
Констебл снял свой парадный камзол и заботливо повесил на спинку стула. Когда Джек Мэггс поднял дворецкого, Констебл быстро сорвал с древнего матраса старую простыню и заменил ее свежей и прохладной. Он проделал это ловко и умело, как истый гвардеец, но вид разрушенного старостью тела Спинкса на руках у своего коллега был для него подобен ураганному ветру, вдруг принесшему с собой воспоминания о библейских образах на витражах маленькой церкви Сент-Мери-ле-Боу. А за ними – тревожащую память об изуродованной шрамами спине Мэггса и о его могучем теле, которое вдруг вызвало у него неудержимое желание самому ощутить ту заботу, которая сейчас отдается старому Спинксу, а не ему, Констеблу; он хотел, чтобы Джек Мэггс положил его голову к себе на колени и погладил ее.
Он боролся с опасным побуждением признаться Джеку, что он нашел Генри Фиппса, и рассказать, как он глупо и неосторожно открыл человеку, который не желает добра Мэггсу, где тот находится.
Он понимал, что это признание неразумно и опасно, но ему отчаянно хотелось облегчить душу, открыть Мэггсу правду и рассказать ему, что он тоже знает Генри Фиппса, знает близко и очень интимно. Этот джентльмен обольстил его и сбил с пути истинного.
Однажды Констебл был послан к молодому соседу, чтобы передать ему приглашение от мистера Бакла на чай. И как-то незаметно для себя он был вовлечен молодым соседом в разговор о Западной Англии и ее красотах. Его даже пригласили на верхний этаж дома, чтобы показать небольшой этюд маслом с изображением шторма в Бристоле. Но картины почему-то не оказалось на том месте, где полагал хозяин. А затем он позволил уговорить себя остаться еще и помыть голову молодому хозяину дома и, вытерев досуха, прижать к своей груди. Он слушал тихие уговоры и обещания, его называли ангелом – и он не устоял, он поддался.