Джек на Луне
Шрифт:
– Ой, Женька, - она хихикнула и шлепнула отчима по руке, пытавшейся пробраться с живота на грудь. – Никак у тебя девушка появилась?
Я сделал вид, что смутился:
– Что ты, мам. Мы просто друзья.
– Вот и сходишь к друзьям в будний день, - отрезал Себастиан. – А выходные надо проводить с семьей.
В общем, чего-то такого я и ожидал, но неожиданно мать встала на мою сторону:
– Сева, ну что ты, не помнишь себя в этом возрасте? Мальчику хочется побыть со сверстниками, - это мама свой датский усовершенствовала, заметно! – С девочками, - она
Я так головой закивал, что шея заболела.
– И потом, - она провела ладонью отчиму по руке, заглянула в глаза, - мы давно уже не были с тобой нигде вместе – только ты и я. Женьке ты и так много внимания уделяешь. Отца ему заменил. Но мне тоже нужен муж, - она прижалась к Севе, и я отвел глаза. Слышу, она воркует. – Давай вдвоем на концерт сходим, а Женька с ребятами отдохнет. Ведь если он никуда ходить не будет, и с ним никто дружить не захочет.
Вот, мамочка, молодец! Правильно его обрабатываешь!
Короче, попрепирались они еще немного, и постановили: меня отпускают в субботу на кемпинг с таким вот списком условий. Я должен быть дома не позже десяти (это шутка, да?!). Все уроки на понедельник я делаю в пятницу (ахаха!). Я не курю и не пью (тоже шутка?). Короче, посадили меня на короткий поводок, но я был рад до щенячьего визга.
Реакцию девочки Адамс на мое заявление насчет субботы надо было видеть. Она пискнула, чмокнула меня в щеку – я едва успел увернуться, чтобы она мне губы не обслюнявила – и убежала в сторону туалета. То ли писать от счастья, то ли делиться новостью. По крайней мере, о том, что мы «вместе», весь класс знал в тот же день.
Мне было погано. Из-за Лэрке, с которой мы играли в странную игру: ездили вместе в школу и из школы, молча, едва ли говоря друг другу два слова. Разъезжаясь, когда в городе появлялась угроза наткнуться на кого-то из одноклассников. Из-за Наташи этой крашеной, которой я вроде как что-то пообещал, ничего не обещая. Из-за математики, в которой туплю, и дождя, который сильнее и сильнее лупит в окно.
– Навряд ли ты найдешь решение на улице, Джек.
Я вздрогнул. Медведь, математик, как на цыпочках подкрался. На самом деле, его зовут Бьярне, но в нашем классе он – Медведь[1]. Здоровенный, широкоплечий и седой. Заглядывает через плечо в листок с задачами, а там – пустые клетки для ответов, и на полях член с волосатыми яйцами нарисован.
Мне лишние проблемы не нужны. Я начинаю возить карандашом по задаче. Дан треугольник АВС. Определите, чему равно А, если AB = X, BC = ... Блин, муть какая-то. Я потею, а Медведь так и топчется рядом, чуть над ухом не пыхтит, и воняет от него гнилыми зубами и мочой. Томас рядом кидает в мою сторону сочувственные взгляды – он-то давно все решил. Может сидеть себе спокойно, прыщи давить.
Наконец я психую и пишу первое, что в голову приходит. А = XYI. Даку, конечно, ни жарко, ни холодно от этих трех букв, а мне облегчение. Тут Медведь тетрадку у меня из-под руки выхватывает, трясет ею и начинает слюной брызгать:
– Вы видели? Нет, вы это видели? Вот что получается, когда у ученика вместо головы – помойное ведро! А в ведре – вот! – и тычет такой на поля с моим творчеством.
Вокруг начинают ржать – особенно те, кто ближе сидит, и видит, что там нарисовано.
– Вот что из этого юноши может вырасти, скажите, что?! А?! Я вам скажу! Трутень, сидящий на пособии, сосущий пиво перед ящиком и жалующийся на свою неудавшуюся жизнь. Без образования, без работы, без планов на будущее. Трутень, которого придется содержать вам, здоровым членам общества, - и рукой класс обводит.
– Задрот из него вырастет, - орет кто-то с камчатки.
Вильям, что ли, снова? Ладно, я это ему припомню. Продолжения ждать не стал. Встал – тут мне пришлось Медведя отпихнуть. Тетрадь у него вырвал и вышел из класса. Нафиг мне сдались его треугольники? У меня самого сплошные А, Б, да еще и С, и все сидят себе на трубе и падать не желают.
После математики у нас еще два датских, так что домой я не пошел – там мать и сплошные вопросы. Нашел закуток потише, недалеко от спортзала и сортира, сижу там, не отсвечиваю. В какой-то момент я, по ходу, вырубился – ночью почти не спал. Разбудил меня звонок. Я по началу даже не сообразил, где я. Думал, дома в кровати лежу, и мне в школу вставать пора. Пока в себя приходил, смотрю – мимо меня Томас пролетает. Кофта развевается, все дела. В одну дверь тыкается. В другую. Заперто. Меня не видит – сижу на полу тихо, сливаюсь с фоном.
Он назад, в коридор. Оттуда вопли. Смотрю, тащат его двое, руки за спину заломили. Вильям наш дорогой не Шекспир и Бриан Патлы Дыбом. За угол заволокли и об стенку – хрясь. Томас скорчился, ноги нескладные к животу поджимает, весь в соплях. А эти двое ржут:
– Ой, Паровозик вагончик потерял!
Короче, они уже прицелились беднягу попинать, но тут я не выдержал. С разбегу подпрыгнул и ногами вбил в стену усатого. Он черепушкой треснулся и притих. Бриану говорю:
– Давай. Чего зассал-то? Бей.
Он стоит такой, то на дружбана в отпаде косится, то на Томаса, который свои вагончики все собрать не может.
– Бей, - повторяю и шагаю к нему. – А то я ударю.
Ну и чего? Очко у Бриана взыграло. Попятился, в сторону метнулся и мимо просквозил. Только бы стучать не побежал.
Я Томаса за шкварник, на ноги вздернул.
– Валим, - говорю.
А он трясется, весь белый в красную крапинку (прыщи) и блеет:
– Ты его убил?
Я Вильяма пнул, тот вякнул.
– Живой, - ставлю дианоз.
– Дерьмо не тонет.
Короче, поперли мы такие в сортир, сопли вытирать.
– Зря ты это, - Томас, оказалось, разговаривать умеет, не только задачки решать. – Теперь они меня точно убьют. И тебя тоже.
Я фыркнул и кофту ему отряхнул там, где следы подошв отпечатались:
– Эти шестерки-то?! Если они в этот раз ничего не поняли, я им в следующий популярно объясню. Кстати, чо они от тебя хотели-то?
Он на меня глаза вскинул – карие, телячьи, и говорит тихо:
– Наверное, чтобы меня не было.