Джек Ричер, или Гость
Шрифт:
– Тащи полотенца! – выдавила она. – И найди халат!
Полотенца висели на крючках, как раз над лежащей без движения Ламарр. Ричер схватил два полотенца, и Харпер, шатаясь, вышла из-под душа. Ричер расправил перед собой одно полотенце, и Харпер передала ему Симеку. Он поймал ее и завернул в полотенце. Харпер выключила громко шумевшую воду и подхватила второе полотенце. В наступившей внезапно тишине она стала вытирать Симеке лицо. Ричер, подняв обмякшее тело, вынес его из ванной в спальню. Осторожно уложил на кровать. Убрал мокрые волосы с лица. Симека по-прежнему хрипела. Ее глаза были открыты, но в них застыло отсутствующее выражение.
– С ней все в порядке? – спросила Харпер.
– Не знаю.
Он проследил за дыханием Симеки. Ее грудь поднималась
– Думаю, да, – наконец сказал Ричер. – Она дышит.
Взяв руку, он пощупал пульс. Пульс оказался учащенным и ровным.
– С ней все в порядке, – сказал Ричер. – Пульс нормальный.
– Надо срочно отвезти ее в больницу, – сказала Харпер.
– Ей лучше остаться дома.
– Но ей потребуется пройти психологическую реабилитацию. Она получила сильную психическую травму.
Ричер покачал головой.
– Когда Симека придет в себя, она ничего не вспомнит.
Харпер изумленно уставилась на него.
– Ты шутишь?
Ричер посмотрел на нее. Она стояла перед кроватью, держа в руках халат, промокшая насквозь и перепачканная краской. Ее белая рубашка стала оливково-зеленой и прозрачной.
– Ее загипнотизировали, – объяснил Ричер, кивая в сторону ванны. – Вот как Ламарр удавалось все делать. Она ведь была лучшим специалистом Бюро.
– По гипнозу? – спросила Харпер.
Забрав у нее халат, Ричер накрыл им неподвижное тело Симеки. Склонившись, прислушался к ее дыханию. Оно оставалось ровным и начинало успокаиваться. Казалось, Симека крепко спит, но ее глаза были широко раскрытыми и остекленевшими.
– Не могу поверить, – пробормотала Харпер.
Ричер уголком полотенца вытер Симеке лицо.
– Вот как ей удавалось все делать, – повторил он.
Большими пальцами Ричер закрыл Симеке глаза. Почему-то ему показалось, что это нужно сделать обязательно. Задышав реже, Симека чуть повернула голову. Мокрые волосы рассыпались по подушке. Женщина повернула голову в другую сторону, беспокойно уткнувшись лицом в подушку, словно ей приснился страшный сон. Харпер не отрываясь смотрела на нее. Затем заговорила, повернувшись к двери в ванную и глядя на нее:
– Когда ты понял?
– Наверняка? Вчера ночью.
– Но как?
Ричер снова подтер полотенцем зеленоватую жижу, вытекающую из волос Симеки.
– Я перебирал все в уме, начиная с самого начала. Думал, думал и думал дни и ночи, думал до умопомрачения. Вопрос стоял так: «А что, если?» А затем он превратился в: «Возможно ли что-либо еще?»
Харпер молча посмотрела на него. Он поправил халат, укрывая Симеке плечи.
– Я знал, что Блейк и его команда не правы насчет мотива, – продолжал Ричер. – Знал это с самого начала. Но не мог понять. Они ведь люди умные. Почему же они так ошибаются? Я без конца спрашивал себя: почему, почему, почему? Неужели они вдруг разом отупели? Или их ослепил узкий профессионализм? Сначала я именно так и думал. Маленькие подразделения в больших организациях всегда занимают оборонительную позицию, порой не отдавая себе отчета. Я полагал, что группа психологов, которым платят за то, чтобы они раскрывали запутанные дела, не станет кричать во всеуслышание, что в данном случае речь идет о чем-то очень простом. Я думал, это у них на подсознательном уровне. Но постепенно я переменил свою точку зрения. Подобный подход был бы слишком безответственным. Поэтому я начал думать дальше. И в конце концов пришел к единственному ответу: эти люди ошибаются, потому что хотят ошибаться.
– Ты понял, что наиболее рьяно ошибку защищает Ламарр, – вставила Харпер. – Потому что это дело вела именно она. И ты заподозрил ее.
Ричер кивнул.
– Совершенно верно. Сразу же после гибели Элисон я подумал, что за всем этим стоит Ламарр, потому что она – ее близкая родственница, а, как ты совершенно справедливо заметила, в первую очередь следует присматриваться к ближайшим родственникам. И я задал себе вопрос: а что, если Ламарр стоит за всеми четырьмя преступлениями? Что, если она спрятала свой личный мотив за первыми тремя случайными женщинами? Но я не мог представить себе как? И почему? Не мог найти личный мотив. Конечно, они со сводной сестрой не были особо близки, но все же ладили друг с другом. Никаких застарелых семейных обид, например по поводу наследства. Сестры должны все получить поровну. Никакой зависти. И Ламарр категорически не летала самолетами, так как же это могла быть она?
– Но?
– Но затем словно прорвало плотину. Это были слова Элисон. Я вспомнил их значительно позже. Она сказала, что отец умирает, но «сестры должны заботиться друг о друге, правда?». Тогда я решил, что Элисон имела в виду эмоциональную поддержку. Но потом я подумал: а что, если она хотела сказать совсем другое? Ведь эти слова часто используют в другом смысле. Как, например, их использовала ты, когда мы пили кофе в Нью-Йорке: нам принесли счет и ты сказала, что позаботишься о нем, имея в виду, что расплатишься сама, что угощаешь меня. И я подумал: а что, если Элисон хотела сказать, что будет поддерживать сестру материально? Поделится с ней? Что, если отец оставил все свое состояние ей, а Джулии ничего не досталось и она очень переживает по этому поводу? Джулия утверждала в разговоре со мной, что все будет поделено поровну и она уже и так богата, поскольку старик был щедрым и справедливым. Но я вдруг спросил себя: а что, если она лжет? Что, если старик вовсе не был щедрым и справедливым? Что, если Джулия бедна?
– Она лгала?
Ричер кивнул.
– Другого объяснения быть не могло. Внезапно все встало на свои места. Я понял, что Джулия не производит впечатления богатой. Одевается она очень скромно. Вещи у нее дешевые.
– Ты построил свою теорию на том, что у нее дешевые вещи?
Он пожал плечами.
– Я же говорил тебе, что это карточный домик. Но мой опыт показывает, что, если у человека есть дополнительный доход помимо жалованья, это обязательно в чем-нибудь проявляется. Это может быть что-нибудь едва уловимое, тонкое, но оно обязательно должно присутствовать. А у Джулии Ламарр ничего этого не было. Значит, она была бедной. Значит, она лгала. Джоди рассказала мне, что у них в фирме есть правило «а что еще». Если кого-то ловят на лжи, сразу же возникает вопрос: а что еще? О чем еще он солгал? И я подумал, а что, если Ламарр также лжет насчет своего отношения к сестре? Что, если она по-прежнему ненавидит Элисон, как это было в детстве? И что, если она лжет насчет наследства, разделенного поровну? Что, если ей самой ничего не светит?
– Ты это проверил?
– Каким образом? Но вы сможете проверить и убедитесь сами. Другого объяснения быть не может. И тогда я подумал: а что еще? А что, если всё является ложью? Что, если Ламарр лжет по поводу того, что не летает самолетами? Что, если это тоже огромная ложь, такая очевидная, что никому даже в голову не приходит задуматься о ней? Я даже спросил у тебя, как Ламарр это сходит с рук. Ты ответила, что все просто принимают это как непреложный закон природы. Да, мы все верили ей. И искали обходные пути. На это она и рассчитывала. Потому что это полностью снимало с нее любые подозрения. Но это была ложь. Иначе и быть не могло. Для Ламарр страх летать самолетами был бы слишком иррационален.
– Но ведь подобная ложь долго не продержится. Я хочу сказать, человек или летает самолетами, или не летает.
– Раньше Ламарр не боялась самолетов, – сказал Ричер. – Она сама мне это сказала. Затем она якобы возненавидела их и перестала летать. Внешне все выглядит очень убедительно. Никто из знакомых Ламарр никогда не видел, чтобы она летала самолетами. Поэтому все ей верили. Но в случае крайней необходимости она могла заставить себя сесть в самолет. Если игра стоила свеч. А в данном случае игра стоила свеч. Самый твердый мотив, какой только может быть. Элисон должна была получить все, но Джулия хотела забрать все себе. Она была Золушкой, сгорающей от зависти, ревности и ненависти.