Джек Ричер, или Средство убеждения (Убедительный довод)
Шрифт:
– Я рада, что мы использовали настоящие чертежи, – сказала Коль.
Я кивнул.
– Правильное решение.
Собранные нами улики должны были быть неоспоримыми. Куина можно было прижать только настоящими чертежами. Малейшая фальшь – и он начнет рассказывать истории об отработке мер безопасности, о штабных учениях, противодействии разведке неприятеля и тому подобном.
– Куин вышел на сирийцев, – сказала Коль. – Они платят вперед. Поэтапно.
– Каким образом?
– Обмен чемоданчиками. Куин встречается с атташе сирийского посольства. Они отправляются в кафе в Джорджтауне. У обоих абсолютно одинаковые
– «Халлибертон», – подсказал я.
Коль кивнула.
– Они ставят их под столиком друг возле друга, и Куин, уходя, забирает чемоданчик сирийца.
– Он будет утверждать, что сам разрабатывает этого сирийца. Что это сириец передает ему какие-то документы.
– Тогда мы попросим его показать эти документы.
– А Куин скажет, что не может это сделать, поскольку документы являются секретными.
Коль промолчала. Я улыбнулся.
– Он наврет нам с три короба, – сказал я. – Положит руки на плечи, заглянет в глаза и запоет: «Ребята, поверьте мне, в данном случае речь идет о национальной безопасности».
– Тебе уже приходилось иметь дело с этими фруктами?
– Один раз.
– И ты победил?
Я кивнул.
– Как правило, внутри они наполнены дерьмом. В свое время мой брат служил в военной разведке. Теперь он работает в Министерстве финансов. Но он многое рассказал мне про своих бывших коллег. Они считают себя умнее всех, хотя на самом деле ничем не отличаются от остальных.
– Так что же нам делать?
– Мы должны переманить сирийца на нашу сторону.
– Тогда мы не сможем его прижать.
– А ты хочешь получить обоих? – усмехнулся я. – Так не выйдет. Но сириец лишь выполняет свою работу. Его не в чем винить. Наша главная цель – это Куин.
Разочарованная Коль помолчала. Затем пожала плечами.
– Ну хорошо, – сказала она. – Но как нам это осуществить? Сириец просто рассмеется нам в лицо. Он ведь атташе посольства. У него дипломатическая неприкосновенность.
Я снова улыбнулся.
– Дипломатическая неприкосновенность – это лишь листок бумаги, выданный государственным департаментом. В предыдущий раз я поступил так: отвел бедолагу в укромное место и предложил держать этот листок перед животом. Затем достал пистолет и спросил, как он думает: остановит ли листок бумаги пулю. Тот начал угрожать, что у меня будут большие проблемы. Тогда я ответил, что мои проблемы никак не повлияют на то, как он будет медленно умирать от потери крови.
– И он согласился с твоими доводами?
Я кивнул.
– Как миленький сделал все, что я от него хотел.
Коль снова умолкла. Затем задала мне первый из двух вопросов, об ответах на которые я жалею до сих пор.
– Мы с тобой можем продолжать встречаться не на службе?
Мы находились в отдельном кабинете в полутемном баре. Коль, чертовски привлекательная девушка, сидела рядом со мной. Тогда я еще был молод и думал, что располагаю всем временем в мире.
– Ты приглашаешь меня на свидание? – спросил я.
– Да.
Я промолчал.
– Мы уже проделали долгий путь. – После паузы Коль добавила: – Я хочу сказать, женщины.
Я продолжал молчать.
– Я знаю, чего хочу, – сказала она.
Я кивнул. Я верил ей. И я верил в равенство полов. Верил по-настоящему. Не так давно я встретил женщину, полковника авиации, поднимавшую в ночное небо Б-52
– Итак? – спросила она.
Вопросы, об ответах на которые я жалею до сих пор.
– Нет, – сказал я.
– Почему?
– Плохо с профессиональной точки зрения. Тебе не следует это делать.
– Но почему?
– Потому что это бросит пятно на твою карьеру. Ты очень способная, но ты никогда не выбьешься из сержантов, если не поступишь в офицерскую школу. Ты закончишь ее с отличием и через десять лет станешь подполковником, так как ты этого заслуживаешь, но все будут говорить, что этим ты обязана тому, что когда-то переспала со своим капитаном.
Коль ничего не ответила. Подозвала официантку и заказала два пива. В баре становилось более многолюдно и душно. Я снял китель, Коль сняла куртку. Я остался в форменной рубашке с коротким рукавом, полинявшей, истрепавшейся и севшей после тысячи стирок. На Коль была блузка из бутика. С большим вырезом и обрезанными под углом рукавами, открывавшими дельтовидные мышцы предплечий. Белоснежная полупрозрачная ткань оттеняла загар. Я видел, что под блузкой на Коль ничего нет.
– Военным приходится часто идти на жертвы, – сказал я, не столько ей, сколько самому себе.
– Я как-нибудь переживу, – сказала Коль.
Затем задала мне второй из двух вопросов, об ответах на которые я жалею до сих пор.
– Ты разрешишь мне самой произвести задержание?
Десять лет спустя я проснулся один в кровати Дьюка. Было шесть часов утра. Комната выходила окнами на фасадную сторону, и моря я не видел. Я смотрел на запад, на Америку. Низкое солнце скрывалось за тучами, поэтому никаких длинных теней не было. Дорога, стена и гранитные скалы за ней были залиты монотонным серым светом. Ветер дул со стороны моря. Мне было видно, как качаются деревья. Я представил себе черные грозовые тучи, затянувшие небо у меня за спиной, над Атлантикой, стремительно несущиеся к берегу. Представил морских птиц, сражающихся с турбулентными потоками, растрепавшими и взъерошившими их перья. День номер пятнадцать начинался холодом и беспросветной, негостеприимной серостью и обещал стать еще хуже.
Я принял душ, но решил не бриться. Натянул черные джинсы Дьюка, зашнуровал ботинки и захватил пиджак и плащ. Тихо спустился на кухню. Кухарка уже сварила кофе. Она налила мне большую чашку, и я сел за стол. Достав из холодильника батон хлеба, кухарка положила его в микроволновку. Я решил, что прежде, чем здесь станет горячо, мне надо будет увезти кухарку отсюда. А также Элизабет и Ричарда. А механик и сам Бек пусть остаются и принимают участие в представлении.
Из кухни был слышен шум моря, громкий и отчетливый. Волны разбивались о скалы, и неумолимое обратное течение увлекало воду назад. Лужицы на берегу пересыхали и заполнялись снова; шуршала галька. Ветер приглушенно стонал в щелях наружной двери. Доносились пронзительные крики чаек. Слушая все это, я неторопливо потягивал кофе и ждал.