Джек Ричер, или Средство убеждения (Убедительный довод)
Шрифт:
Последовало долгое молчание.
– До понедельника, – первым нарушил его Виллануэва. – Мы будем сидеть молча до понедельника. Но самое позднее в понедельник мы должны будем связаться с БАТО.
– Нам надо было бы связаться с ними прямо сейчас, – заметил Элиот.
Виллануэва кивнул.
– Но мы не будем этого делать. Если необходимо, я лично об этом позабочусь. Мы даем Ричеру срок до понедельника.
Элиот ничего не сказал. Молча отвернулся. Даффи откинула голову на подушку и уставилась в потолок.
– Проклятье! – выругалась она.
– К понедельнику все будет кончено, – заверил я. – Я верну вам Терезу, и тогда вы сможете отправляться домой и
Даффи молчала целую минуту. Затем заговорила:
– Хорошо. Можешь возвращаться. Наверное, ты уже должен быть на месте. Ты и так отсутствовал слишком долго. Это уже само по себе подозрительно.
– Согласен, – сказал я.
– И все же сначала подумай. Ты абсолютно уверен, что поступаешь правильно?
– Вы за меня не отвечаете.
– Не важно. Ответь на мой вопрос. Ты уверен?
– Да, – сказал я.
– А теперь подумай еще раз. По-прежнему уверен?
– Да, – повторил я.
– Мы будем здесь. Если что, связывайся с нами.
– Хорошо.
– Не передумал?
– Нет.
– Тогда возвращайся.
Даффи не встала. Никто не встал. Я поднялся с кровати и вышел из притихшей комнаты. Прошел полпути до «кадиллака», когда следом за мной вышел Виллануэва. Он двигался медленно и скованно, как и полагалось в его возрасте.
– Возьми меня с собой, – сказал пожилой агент. – Если что, я хочу быть с тобой.
Я промолчал.
– Я смогу тебе помочь.
– Ты мне уже помог.
– Этого мало. Я должен сделать что-то еще. Ради девочки.
– Ради Даффи?
Он покачал головой.
– Нет, ради Терезы.
– Кем она тебе приходится?
– Я за нее отвечаю.
– Почему?
– Я был ее наставником. И теперь я за нее в ответе. Ты понимаешь, что это значит?
Я кивнул. Я прекрасно понимал, что имел в виду Виллануэва.
– Тереза долго работала у меня, – продолжал он. – Можно сказать, я научил ее всему, что она знала. Затем ее перевели. Но десять недель назад она пришла ко мне и спросила, стоит ли ей соглашаться на это задание. У нее были сомнения.
– Но ты сказал, чтобы она соглашалась.
Виллануэва кивнул.
– Я поступил как полный идиот.
– А ты мог ее отговорить?
Он снова кивнул.
– Думаю, мог. Если бы я объяснил, почему ей не следует соглашаться, Тереза меня послушалась бы. Окончательное решение принимала она, но она прислушалась бы к моему совету.
– Я тебя понимаю.
И я действительно его понимал, тут не могло быть никаких вопросов.
Я сел в машину и выехал на шоссе, а Виллануэва остался стоять на стоянке, провожая меня взглядом.
По магистрали номер один я проехал через Биддефорд, Сако и Олд-Орчард-Бич, а затем свернул на восток, на длинную пустынную дорогу к дому. Подъезжая к нему, я взглянул на часы и понял, что отсутствовал целых два часа, из которых оправданными были только сорок минут. Двадцать минут до склада, двадцать минут обратно. Но я не думал, что мне придется объясняться перед кем бы то ни было. Бек не узнает о том, что я не поехал прямо домой, а остальные не догадываются о том, что я должен был так поступить. По моим расчетам, наступил эндшпиль, и я катил навстречу победе.
Однако я ошибался.
Я понял это еще до того, как Поли закончил открывать ворота. Выйдя из своего домика, он подошел к запору. Он был в костюме. Без плаща. Поднял запор движением стиснутого кулака. До сих пор все было как всегда. Я уже с десяток раз видел, как Поли открывает ворота, и пока что он делал все как обычно. Поли обхватил своими огромными лапищами прутья решетки. Начал раскрывать ворота. Но не раскрыл их до конца. Протиснулся между приоткрытыми створками и шагнул мне навстречу. Подошел к моей двери и, когда до машины оставалось шесть футов, остановился и с улыбкой достал из карманов два револьвера. Все это произошло меньше чем за секунду. Два кармана, две руки, два револьвера. Это были мои «анаконды». В тусклом сером свете сталь казалась матовой. Я увидел, что оба револьвера заряжены. Из каждого гнезда барабанов мне подмигивали тупоносые пули в ярких латунных оболочках. Можно не сомневаться, «Ремингтон магнум» 44-го калибра. По восемнадцать долларов за коробку с двадцатью патронами. Плюс налоги. Итого девяносто пять центов за патрон. Двенадцать патронов. Высококачественные боеприпасы стоимостью одиннадцать долларов сорок центов, готовые к применению, по пять долларов семьдесят центов в каждой руке. И эти руки застыли совершенно неподвижно. Как скалы. Левая направляла револьвер в точку чуть впереди переднего колеса «кадиллака». Правая целилась прямо мне в голову. Указательные пальцы напряглись на спусковых крючках. Дула не шевелились. Ни на волосок. Поли походил на каменное изваяние.
Я сделал все как положено. Быстро просчитал все варианты. «Кадиллак» машина большая, и двери у него длинные, но Поли предусмотрительно остановился на некотором расстоянии, чтобы я не смог его достать, резко распахнув свою дверь. И машина стояла неподвижно. Если я нажму на газ, Поли выстрелит разом из обоих револьверов. Пуля из правого, вполне возможно, пролетит мимо моей головы, но переднее колесо обязательно окажется на линии прицеливания левого. Потом я налечу на ворота и потеряю момент инерции. Итого со спущенным передним колесом и, вероятно, поврежденным рулевым управлением я превращусь в неподвижную мишень. Поли успеет выстрелить десять раз, и даже если не убьет меня, то серьезно ранит, а машину приведет в негодность. После этого подойдет ко мне и, наблюдая, как я истекаю кровью, спокойно перезарядит револьверы.
Я мог постараться незаметно включить заднюю передачу и дать задний ход, однако задом большинство легковых машин ездит очень медленно. И мне придется двигаться относительно Поли по прямой. Никакого поперечного смещения. Никаких обычных преимуществ движущейся цели. А пуля патрона «Ремингтон магнум» покидает ствол со скоростью свыше восьмисот миль в час. Убежать от такой непросто.
Можно было попытаться воспользоваться «береттой». Быстро выхватить ее и выстрелить через стекло. Но на «кадиллаках» стекла достаточно толстые. Это делается для того, чтобы в салоне было тихо. Даже если я успею сделать выстрел раньше Поли, рассчитывать на попадание не придется. Конечно, стекло разлетится вдребезги, но если я не обеспечу строгую перпендикулярность траектории пули относительно поверхности стекла, а это потребует времени, пуля отклонится в сторону. Быть может, вообще не попадет в Поли. А я еще не забыл то, как лягнул его по почкам.
Если пуля не попадет в глаз или в сердце, громила решит, что его ужалила пчела.
Я мог попробовать опустить стекло. Но этот процесс очень медленный. И я мог заранее предсказать, что произойдет в этом случае. Пока стекло будет ползти вниз, Поли выпрямит правую руку, и зажатый в ней кольт окажется в трех футах от моей головы. Даже если мне удастся выхватить «беретту» очень быстро, все равно у Поли будет с лихвой времени, чтобы расправиться со мной.
Итак, расклад был плохой. Отвратительный. «Постарайся остаться в живых, – говорил Леон Гарбер. – Постарайся остаться в живых и посмотри, что принесет следующая минута».