Джек-Соломинка

Шишова Зинаида Константиновна

Откровенно говоря, Джеку труднее было сейчас обходиться без госпожи Элен, чем ей — без его услуг, поэтому он без долгих разговоров согласился на все ее условия.

— Плащ этот, я полагаю, тебе совсем ни к чему, — сказала хозяйка, пытливо поглядывая на слугу. — Мы его продадим какому-нибудь проезжему франту, а на эти деньги справим тебе приличное платье и обувь.

Продать плащ Джоанны? Госпожа права: стыдно таскать за собой такого оборванного слугу, но Джек только покраснел и стиснул зубы.

— Ну, как знаешь! — рассердилась госпожа Элен. — Я думала, что ты сам будешь рад сбыть его с рук…

И все-таки после ближайшей

ярмарки Джек получил и отличную, малоношеную одежду, и обувь, и толстую добродушную лошадку, а вдобавок еще полную горсть орехов и изюма.

Да, странные дни настали для Джека Строу!

С детства он был приучен к труду.

— Кто в будни не работает до седьмого пота, тот не рад и воскресному дню! — частенько говаривал его покойный отец.

Да и в Гревзенде Джеку не приходилось лениться. А здесь он даже потерял счет дням. Случалось, что только когда ветром доносило церковный звон, Джек и госпожа его проворно крестились, вспоминая, что сегодня воскресенье.

Другому на месте Джека, может быть, и полюбились бы эти бесконечные зимние дороги, ночевки в тавернах, поздние беседы у камелька и веселые ужины с песнями и плясками до утра. Жили же так десятки слуг, у которых только и было дела, что исполнять распоряжения господ да заботиться о том, чтобы не потерять слишком много жиру в пути.

А ветер носил по невозделанным полям клочья соломы, сорванной с ветхих крыш, заколоченные окна покинутых хижин смотрели на проезжающих, а лошади то и дело шарахались от белых черепов с широкими, раскидистыми рогами. Скот мужики гнали на продажу в Лондон, в Ярмут, в Кентербери, так как дома его нечем было кормить, но истощенные животные не имели сил добираться до ярмарок.

В Кентербери госпожа Элен пробыла недолго, так как там не было человека, которого она искала.

Приложившись к гробнице св. Томаса Бекета и заказав одну заупокойную и две заздравные обедни, хозяйка Джека стала немедленно собираться в обратный путь.

— Плакали, видать, твои денежки, Соломинка, — сказала она, невесело усмехнувшись.

И уже не в первый раз Джек пожалел о том, что он не умеет говорить красно и не сможет объяснить своей хозяйке, что и без ее денег он будет всю жизнь молить за нее бога. Но он так и не нашел слов, чтобы успокоить свою добрую и беспокойную госпожу. Давно уже Джек понял, что не для развлечения ездит она вдоль и поперек по дорогам, обгоняя толпы богомольцев и купеческие караваны, и что напрасно проезжие леди опасаются ее черных глаз и веселой улыбки. Только за столом в трактире она могла пересмеиваться с их мужьями, сыновьями или братьями, но достаточно ей было остаться одной, как она заламывала руки и слезы мгновенно выступали у нее на глазах.

— Джек, Джек, — говорила она в отчаянии, — догоним ли мы его когда-нибудь?

Человека, которого она искала, Джек, как ему казалось, мог бы описать с головы до ног. Несомненно, это был мужчина молодой и франтоватый, иначе не к чему было госпоже Элен справляться о нем в лавках, у самых дорогих портных и у самых лучших перчаточников. Был он, как видно, большой любитель забав и развлечений, так как хозяйка Джека не пропускала ни одного петушиного и медвежьего боя, и, видать, не дурак выпить, потому что не раз Джек бродил с фонарем вслед за госпожой Элен, когда та расталкивала пьяниц в задних комнатах трактиров в поисках своего милого.

Но,

несмотря на то что он покупал лучшие перчатки и одевался у лучших портных, сердце у него было злое и черное, — это понял Джек из рассказов своей госпожи.

— Мой милый крепко любил меня два года, — говорила госпожа Элен, плача и смеясь. — Он не пропускал ни одной ярмарки, ни одного богомолья и ни одного турнира: всюду ему было лестно показаться со мной. И каждый день я надевала новое платье и новую шляпу, а иногда он приказывал мне нарядиться пажом, матросом или мавром. И, когда он дрался на турнирах, я носила венки, пожалованные ему королевой.

— Почему же вы расстались с ним? — спрашивал всегда в этом месте Джек, несмотря на то что наизусть знал до конца эту печальную повесть.

— Ах, мы растратили много денег, и его вилланы уже ничего не могли ему платить, потому что он ободрал их как липку. Он стал поговаривать, что ему необходимо найти себе богатую невесту, чтобы поправить дела… А потом он потихоньку уехал от меня в Кентербери, — добавляла она совсем тихо, — и я больше уже его не видела.

Здесь Джек всегда опускал глаза, но, видно, и сквозь опущенные ресницы госпожа Элен подмечала его злой взгляд, потому что не раз говорила со вздохом:

— Ничего ты не понимаешь, Соломинка! Конечно, в семье какого-нибудь йомена или ремесленника его, может быть, и осудили бы за это, но у богатых и знатных людей совсем другие законы.

Выплакавшись и выговорившись, госпожа Элен не раз замечала Джеку:

— Вот у меня стало немножко легче на душе. Если у тебя есть какое-нибудь горе или грех на совести, откройся мне, Джек, и я тебя выслушаю, как сестра или мать.

Джек так и не мог понять, за кого же в конце концов она его принимала? За преступника — вора или убийцу, или просто за бродягу — беглого виллана? Но и в том, и в другом, и в третьем случае неосмотрительно с ее стороны было брать его в услужение, и, однако, она это сделала, купила ему коня, справила отличную одежду и действительно относилась к нему, как мать или сестра. Вот только выслушать до конца рассказ о злоключениях Джека у госпожи Элен так и не хватало терпения.

— Да-да, — говорила она рассеянно, — ну, пускай ты даже и пришиб этого старого Гью Друрикома, ей-богу, здесь нет большого греха, а у тебя, конечно, собралось слишком много злобы против этого человека. Ну, что ты таращишь так на меня глаза? Ты хочешь, чтобы я считала тебя ангелом? Тогда, милый мой, тебе придется летать по воздуху, а не топать подле меня своими сапожищами, да еще тогда, когда я сплю!

Глава VII

В детстве бабушка Бет не раз певала Джеку старинную балладу о слепом старике, всю жизнь пробродившем по деревенским дорогам, которого лорд Саймонс для потехи привез с собой в Лондон.

Нищего поставили на площади против Уэстминстера и спросили:

— Как ты думаешь, куда ты попал, старик?

Он прислушался и покачал головой:

— Вы долго кружили по дорогам, милорд, чтобы меня запутать, — сказал он наконец, — но, судя по крикам и вою этих несчастных, я догадываюсь все-таки, что вы завезли меня в Хол-литэгский сумасшедший дом.

Затем он вдруг упал на колени и, закрывая лицо руками, прошептал:

— Нет-нет, милорд, это господь вспомнил все мои грехи. Но возможная ли это вещь, чтобы я до смерти своей попал в преисподнюю?..