Джек
Шрифт:
Расстроенный, пожалуй, не меньше девушки, Джек дотронулся до ее руки, на которой поблескивало еще совсем новое, тяжелое серебряное обручальное кольцо. Он все еще пытался оправдаться, уверить ее в своей невиновности.
Внезапно она встала.
— Ну так знай же: ты будешь жестоко наказан!.. Никто и никогда тебя не полюбит, потому что у тебя злое сердце.
Зинаида выбежала, в один миг спустилась по лестнице и вошла в кабинет директора, — директор и отец ждали ее.
— Ну как?
Девушка ничего не ответила, она только отрицательно покачала головой. Горло ей сдавили рыдания, она не могла вымолвить ни слова.
— Полно,
Он взял лист бумаги и начал писать, повторяя вслух каждое слово:
«Сударыня! Вашего сына обвиняют в краже шести тысяч франков. Деньги эти — всё, что отложили себе на черный день честные труженики, в семье которых он жил. До сих пор я еще не предал вора суду, надеясь, что он возвратит хотя бы часть похищенных денег, но похоже на то, что он их все промотал, либо потерял во время кутежа, происходившего на следующий день после преступления. При таких обстоятельствах судебное преследование неизбежно, если только Вы не сочтете необходимым возместить семейству Рудик украденную у них сумму. Прежде чем предпринять дальнейшие шаги, я готов ждать Вашего решения, однако ждать я буду только три дня, — я и без того долго медлил. Если до воскресенья я не получу ответа, то в понедельник утром виновный будет передан в руки правосудия.
Директор завода».
Он подписался.
— Несчастные люди! Какой ужас!.. — воскликнул папаша Рудик.
Несмотря на свое горе, он нашел в себе силы пожалеть и других. Зинаида вскинула голову.
— А что тут ужасного? — злобно сказала она.
Сын украл у меня приданое, пусть родители мне его возвратят.
Молодость и любовь не знают жалости. Зинаида не задумалась над тем, в какое отчаяние повергнет мать весть о бесчестии ее сына. Старый мастер, напротив, сочувствовал матери ученика; он понимал, что сам он умер бы со стыда, если бы ему сообщили такую новость.
Вот почему, хотя мастер и очень жалел свою дочь, все же в глубине души он смутно надеялся, что найдется какой-нибудь другой выход, может, ученик все-таки возвратит деньги, а может, это ужасное письмо затеряется в дороге и не дойдет по назначению. Ведь это такая ненадежная штука — четырехугольный листок бумаги, который отправляется в долгое путешествие в обществе таких же листков, как он, и какие только случайности не подстерегают его на пути!
Да, письмо и в самом деле нечто легкое и ненадежное, письма часто теряются. Но это письмо, которое директор только что написал и, запечатав сургучом над свечой, вручил рассыльному вместе с пачкой других бумаг, не пропадет. Почтальон-бретонец ощупью вынет его из жестяного ящика, бросит на дно своей кожаной сумки да еще задержится с ним в придорожном трактире, но можете быть спокойны: он его там не забудет. Оно благополучно переправится через Луару, и никакой ветер, ни с берега, ни с моря, не умчит его. На железной дороге вечно спешащие служащие сунут его в кое-как завязанную, потертую от долгой службы холщовую сумку и швырнут ее в проходящий поезд, но и там оно не затеряется.
Оно будет лежать вместе с другими, более объемистыми письмами, будет скользить, сдвигаться, подскакивать в движущемся вагоне, который может загореться от любой искры, потом прибудет в Париж, а оттуда, пройдя через все места, где письма разбирают, сортируют — его не сожгут, не украдут, не изорвут, не потеряют! — прямехонько дойдет до адресата вернее, чем всякое другое. Отчего же? Оттого, что оно содержит дурную весть. Такого рода письма точно заколдованы: с ними никогда ничего не случается.
Лучшее тому доказательство — письмо директора: проделав путешествие чуть ли не по всей Франции, оно в жестяном ящике сельского почтальона Казимира поднялось по знакомой нам каменистой дороге на бурый холм Этьоля. Д'Аржантон терпеть не может старика Казимира: по его мнению, он лентяй, он считает, что до Ольшаника далеко, и частенько поручает относить туда газеты и письма своей жене, которая не знает грамоты и непременно что-нибудь теряет по дороге. Вот как будто еще одна возможность, чтобы дурная весть не дошла по назначению. Но нет. Именно в этот день Казимир сам разносит почту, и вот он уже звонит в колокольчик возле увитой порыжевшим диким виноградом двери, над которой виднеется надпись: rarva domus, magna quiet; ее золоченые буквы с каждым днем блекнут от дождя и солнца.
VII. БУДУЩИЙ ВОСПИТАННИК ИСПРАВИТЕЛЬНОЙ КОЛОНИИ
Никогда еще, пожалуй, загородный дом Ольшаник не соответствовал так своему девизу, как в то утро. Казавшийся особенно одиноким под зимним небом, по которому бежали большие серые облака, и особенно маленьким среди голых деревьев, тщательно закупоренный от сырости, проникавшей из сада и со стороны дороги, он был словно окутан той же сумрачной тишиной, какая окутывала еще не проснувшуюся после зимней спячки землю и воздух, в котором не видно было птиц. Одни только вороны, почти задевая черными крыльями землю, склевывали уцелевшее зерно на соседних полях и слегка оживляли унылый пейзаж.
Шарлотта снимала висевший на чердаке башенки сушеный виноград, поэт работал у себя, а доктор Гирш спал, но приход почтальона, служивший единственным развлечением этим добровольным изгнанникам, соединил изнывавших от скуки людей.
— Ага, письмо из Эндре!.. — воскликнул д'Аржантон и, уловив во взгляде Шарлотты лихорадочное нетерпение, намеренно стал читать газеты, положив нераспечатанное письмо около себя, как делает собака, стерегущая кость, к которой она пока еще никому не позволяет притронуться. — Ага, у этого господина вышла еще одна книга! Печет он их, что ли, скотина!.. Смотри-ка, стихи Гюго!.. Все не унимается!
Почему он с таким злобным удовольствием лениво перевертывает газетные листы? Потому что Шарлотта стоит тут, позади него, она дрожит от нетерпения, а щеки ее горят от радости: всякий раз, когда приходит письмо из Эндре, в любовнице пробуждается мать, а этот презренный эгоист злится на то, что она смеет любить еще кого-то, кроме него!
Именно по этой причине он и услал мальчика так далеко. Но материнское сердце даже у женщин, подобных Иде, устроено так, что чем дальше от них дети, тем сильнее они их любят, словно хотят силой своей любви преодолеть расстояние и приблизиться к ним душой.