Дженни. Ближе к дому
Шрифт:
— Знаю, о чем ты говоришь, — откликнулась миссис Пиплз. — Но ведь все дело заварил вот этот, с таким странным именем… да ты знаешь… Туземец Ханникат. Говорят, он женился на миссис Бауэрс из-за денег, а потом привел к себе в дом ее прислугу — ты понимаешь зачем. Ну, а эта негритянка, которая выглядит почти как белая, собиралась выйти замуж за негра — за того самого, который был убит вчера ночью, потому что он сопротивлялся аресту и угрожал полицейскому. Все это становится ужасно сложно, однако, во всяком случае, этот самый негр хотел убить помощника шерифа, который поехал туда, чтобы арестовать за проституцию эту негритянку — прислугу миссис Бауэрс, — но ее там не оказалось. Она спряталась в Большой Щели с Ханникатом, совершенно голая, но никто об этом не знал до самого утра. Во всяком случае, может, хоть теперь негритянки в нашем городе бросят свои повадки,
— Я знаю, о чем ты говоришь, — прервала ее миссис Бейфилд. — Сегодня утром я сказала своему мужу, когда он уходил на работу, что если только он вздумает прятаться — и ты знаешь, что еще проделывать — с одной из этих негритянок, то пусть больше никогда не подходит ко мне. Он этого не понимает, но женщине стоит только понюхать, и она сразу узнает, был ли он с другой женщиной или нет. Ну он, конечно, обещал, как все мужчины обещают, но я еще не видела мужчины, которому можно было бы доверять, если он у тебя не на глазах. Он сказал…
Шериф Гровер Гловер никогда еще не являлся к себе в контору так рано утром. Он привык поздно вставать и обычно приходил в здание суда часам к десяти. В это утро ему пришлось встать и одеться с восходом солнца, после бессонной ночи. Не будя жену, он сам сварил себе кофе, потом позвонил Клайду Хефлину и другим помощникам. Он велел им всем явиться к нему в кабинет не позже восьми часов.
Гровер дожидался стоя, когда его помощники подойдут к зданию суда. Он не произнес ни слова, пока они входили и усаживались. Несколько минут он пристально смотрел на Клайда Хефлина, словно не зная, что сказать. Потом схватил пресс-папье в виде пары миниатюрных наручников, с громким лязгом швырнул их в корзину для бумаги и только после этого сел.
— Боже ты мой, Клайд, зачем ты только это проделал, — громко заговорил он. — Мне только и надо было, чтобы ты произвел арест, как полагается, и дело с концом. А то, что ты натворил, — это черт знает что такое… да еще перед самыми выборами.
Клайд беспокойно заворочался на стуле.
— Ты хватил через край, сынок. Боже правый, зачем ты это проделал? Когда слух об убийстве обойдет город и распространится по всей округе, людям рты никак не заткнешь. Хуже всего будоражат людей вот такие вещи. Проповедники во всеуслышание читают об этом проповеди, всякий сброд шепчется за твоей спиной — ах ты, черт! Все это заставляет людей переметнуться и голосовать за других, а это всегда во вред должностному лицу и на пользу политическому противнику. Времена переменились, сынок, а ты ведешь себя так, как будто не понимаешь разницы. Теперь все уже не то, что было лет десять-пятнадцать назад. Люди еще стоят кое в чем за старое, потому что обычай пока что имеет над ними власть, но только не за такую бойню, какую ты устроил. Никакими объяснениями тут не поможешь, сколько ни проводи кампаний начиная с этого дня и до самых выборов. Я всегда говорю своим помощникам, что они имеют право защищать свою жизнь и личность по служебной линии. Для того и даны тебе дубинка и револьвер. Ну, а все остальное, сынок…
— Шериф, вы мне приказали найти эту девчонку, арестовать ее и привести сюда, — сказал Клайд, ворочаясь на стуле. — Она где-то пряталась, а я только старался узнать, где она находится, чтобы забрать ее. Когда этот черномазый…
— Знаю, — сказал Гровер, потирая лицо обеими руками. — Знаю. Незачем мне это рассказывать. Я знаю, о чем ты толкуешь.
— У меня ничего худого и в мыслях не было, шериф, — настаивал Клайд. — Почем же я знал, что он от этого умрет. Он меня взбесил своей болтовней, надо же было проучить его, чтобы знал свое место. Не мог же я позволить черномазому…
— Все равно, сынок, от этого мне не легче, — сказал Гровер, сокрушенно покачивая головой. — Я боюсь политического взрыва перед самыми выборами. Я занимаюсь политикой, с тех пор как проголосовал в первый раз двадцати лет от роду, так что за это время можно было узнать, насколько опасны такие случаи накануне того дня, как избиратель пойдет к урнам. С таких пустяков может начаться что-нибудь очень серьезное, и тогда это труднее будет остановить, чем пожар среди сухой осоки в ветреный октябрьский день. В нашем округе немало таких избирателей, которые голосуют за демократов, и им как раз может взбрести в голову забаллотировать меня из-за этого. Только и нужно что-нибудь этакое, чтобы некоторые люди струсили и голосовали за республиканцев, а у нас их и так слишком много. Если так случится, для меня в мои годы это будет тяжкий удар. Придется переехать в деревню, на тот клочок горохового поля, который там у меня имеется, и попытаться так или иначе наскрести себе на жизнь с этой каменистой почвы. А богу известно, что я никогда не собирался стать работягой-фермером, пока можно было без этого обойтись. Вот почему я пошел голосовать и занялся политикой на целый год раньше, чем полагается.
Ничего больше не было сказано, пока Гровер не встал из-за своего стола.
— Так вот, я требую, чтобы эту девушку, Джозину Мэддокс, оставили в покое, — сказал он своим помощникам. — Я не желаю, чтобы ее трогали. И без этого у нас хватает неприятностей. Приказа об ее аресте нет и никогда не было. Я только хотел сделать любезность миссис Фрэнк Бауэрс, произведя небольшое расследование без всякого шума. Миссис Фрэнк Бауэрс решила во что бы то ни стало затеять какой-то там крестовый поход, и пришлось крепко подумать ради того, чтоб она осталась довольна. А теперь держитесь пока что подальше от негритянского квартала. Кому-то придется очень солоно, если вы не послушаетесь. Эти люди очень взбудоражены тем, что случилось, и небезопасно даже бегать за цветными девушками по железнодорожному полотну, какая бы ни была темная ночь. Обойдетесь и так это время.
В восемь тридцать утра коронер наскоро провел следствие по делу о смерти Харви Брауна, как полагается по закону. Из свидетелей присутствовал один Клайд Хефлин. Шериф Гловер и другие помощники тоже были там, но двери кабинета следователя были заперты, и никому больше не было разрешено присутствовать на следствии.
После нескольких шаблонных вопросов и ответов следователь быстро вынес решение, что смерть Харви Брауна, цветного, последовала вследствие удушения или удавления чем-то таким, что случайно попало ему в горло. После чего следователь, нервничая, записал свое решение в книгу протоколов и захлопнул ее.
Как только следствие было закончено, один из помощников шерифа вышел из здания суда, поговорил по душам с кем-то на улице, сообщив, какое постановление вынес следователь о причине смерти Харви Брауна. После этого новость быстро разошлась с городской площади по лавкам и конторам во всем городе.
— Не хотел бы я быть сейчас на месте Клайда Хефлина, — сказал кто-то из собеседников, собравшихся на почте. — Особенно после того как шериф и следователь вместе придумывали способ, как бы поскорей замять это дело. Даже моя старая черная корова и та не поверила бы такой нескладной выдумке. Меня нисколько не удивит, если Клайда найдут убитым на улице как-нибудь темным вечером. Я не говорю, кто это сделает, и не говорю, хорошо это или плохо, но никто мне не запретит думать про себя, что Клайд сам это заслужил, если на свете есть хоть какая-нибудь справедливость. Мне все равно, какого цвета человек. Я говорю только, что ни одного человека нельзя так уродовать, как изуродовали Харви Брауна. И кто-то должен за это ответить. Я не всегда стою за негров и не всегда против них, но на этот раз я нисколько не стану осуждать их, если что-нибудь случится с Клайдом Хефлином.
Еще несколько человек вошли в почтовое отделение, чтобы получить утреннюю почту, и все они остались послушать.
— Если некоторые люди родились черными, это не значит, что их только поэтому надо топтать ногами и давить, как муравьев. Нам в округе Сикамор не нужен такой помощник шерифа, как Клайд Хефлин, и Гровер Гловер лучше бы сделал, если бы понял это и поскорей отобрал у него значок. Выборы уже у нас на носу. Я всегда голосую за демократов, но на этот раз мог бы подать голос и за республиканцев, да еще и с радостью. Клайд Хефлин хватил через край, когда так изуродовал этого парня, и я ничего не имею против того, чтобы выступить открыто и сказать это во всеуслышание. Если кто-нибудь совершил преступление, черный он или белый, я говорю: посадите его в тюрьму. Если кто-нибудь совершил убийство, черный он или белый, посадите его немедля на электрический стул, И дело с концом. Но, насколько я слышал, этот молодой негр ровно ничего не сделал и не виноват ни в чем, разве только в том, что разговаривал много, а нынче и все много разговаривают, это уж само собой разумеется. Клайд выместил свою злобу на этом парне, когда поехал туда арестовать Джозину Мэддокс и не мог разыскать ее. Для человека, в котором столько злости, нет никакого оправдания. Позор, что это случилось в Пальмире, и я не постесняюсь открыто сказать это во всеуслышание. Что бы я ни говорил, я благонамеренный белый гражданин, но и мне ясно, что некоторые вещи слишком далеко заходят в этой стране.