Дженни. Томасина. Ослиное чудо
Шрифт:
— Давай поужинаем и выкупаемся, — сказал он. — А я тебе расскажу про смелого барсука и про то, как рыжая фея спасла ему жизнь.
Когда она сидела в ванне, он заметил, что она похудела и кожа у неё стала нездорового цвета. Она не прыгала в воде розовой лягушкой, не вырывалась, когда он её умывал. Но слушала она внимательно.
А он удивился сам, как меняется вся история. Барсук был теперь истинным героем, благородным, мужественным, наделённым и разумом, и чувствами. Рассказывая о том, как захлопнулась ловушка, Макдьюи ощутил боль в сердце и услышал, что Мэри вскрикнула.
Когда же он заговорил о том, как Лори баюкала барсука, по щекам у Мэри потекли слёзы. Она плакала в первый раз с того несчастного часа. Он взял её на руки и сказал:
— Мэри Руа, я тебя люблю.
Прижалась она к нему чуть-чуть? Показалось ему? Он уложил её. Она молчала, и все же ему было много легче: он снова увидел слёзы на её глазах.
Дверь он на ночь не закрыл, чтобы услышать через холл, если она позовёт. Он допоздна просидел над отчетами, а когда собрался лечь, ему было почти совсем хорошо.
17
Я, богиня Баст, поступлю, как поступают боги.
Я покараю злодея.
Богиней быть нелегко. Кому же и знать, как не мне.
Люди завидуют нашему могуществу. Я завидую людям. Им дано выбирать между добром и злом.
У нас, богов, нет ни добра, ни зла, одна лишь наша воля. Сегодня моя воля в том, чтобы уничтожить Рыжебородого.
18
Когда Макдьюи кончил ночную работу и ложился, надеясь, что пыткам его скоро конец, на городок надвинулась буря. Сперва захлопали двери наверху, и он пошёл запереть их. Потом, когда он выглянул из окна, ветер рванул его рубашку, растрепал ему волосы и отхлестал его по щекам. Он поспешил закрыть и окна.
Макдьюи не впервые встречался с шотландским мистралем и знал, что надо покрепче запереть все окна и двери. Заглянув в детскую, он увидел, что Мэри спокойно спит, и проверил окно, чтобы её не испугало хлопанье створок. Убедившись, что всё в порядке, он пересёк холл и лёг не раздеваясь.
Прежде чем погасить свет, он взглянул на часы. Потом долго лежал в темноте, слушая, как ветер звенит проводами и бьются волны о гальку. Засыпая, он радовался новой надежде.
Проснулся он, не зная, который час, от пронзительного кошачьего крика где-то рядом, почти над головой. Ветер бушевал, скрипели сучья, шумели листья, ревели волны, вывески летели, громыхая, по улице, и дрожало, громко стуча, железо на крышах. Макдьюи стало страшно. Кошка снова крикнула, и он понял, что она — прямо за окном. Он присел на кровати. Она скребла когтями о стекло.
Макдьюи не был бы человеком, если бы не подумал хоть на секунду, что Томасина пришла ему отомстить. Он вздрогнул от страха и тут же сердито рассмеялся. Вокруг кишели кошки: на каждом окне, на каждом пороге сидело всегда по коту.
Однако свет он зажёг и успел увидеть горящие глаза, розовый нос и белые зубы. Кошка исчезла.
Он долго лежал, опершись на локоть, и ждал, не закричит ли она снова. Наконец она закричала немного подальше, а в ответ раздался голос его дочери:
— Томасина!
Содрогаясь от ужаса, он услышал, как Мэри пробежала через холл и открыла входную дверь. Он увидел, как белая фигурка в пижаме мелькнула между их комнатами. Ветер ворвался в дом, свалил подставку для зонтиков, взлетели бумаги, застучали по стене картины. Макдьюи вскочил, схватил фонарик и вылетел из дома во тьму.
В луче фонарика сразу появилась белая фигурка. Макдьюи увидел летящие по ветру волосы и босые ноги, быстро ступающие по камешкам. Ветер мешал ему идти, валил его с ног. Он кричал:
— Мэри Руа! Мэри Руа!
То ли она не слышала его, то ли не слушала. Кошка свернула и побежала через улицу. Макдьюи закричал от гнева и швырнул в неё фонариком. Он не попал, кошка взверещала и взлетела на стену сада. Тогда девочка оглянулась и увидела отца. Рука его была ещё занесена, рубаху рвал ветер, рыжие волосы сверкали в струе света, льющегося из двери. Детское лицо исказил такой страх, какого Макдьюи надеялся больше не увидеть. Мэри хотела что-то сказать или крикнуть — губы её раскрылись, но звука не было. Отец схватил её, прижал к себе и понёс в дом, защищая от всех страхов.
— Всё в порядке, — кричал он ей. — Всё в порядке, я тут! Тебе приснился страшный сон. Не бойся. Это кошка миссис Маккарти.
Он внёс её в дом, запер дверь, опустился с ней на пол. Она молчала. Не плакала, только дрожала и с ужасом глядела на него. Он даже вздоха не мог от неё дождаться.
— Это не Томасина, — беспомощно сказал он, встал, отнес её в детскую, взбил ей подушку. — Мы позовём с утра доктора Стрэтси. А теперь давай-ка оба спать.
Но сам он не заснул и долго чувствовал, как дрожит она, словно не хочет громко при нём заплакать.
Доктор Стрэтси сидел в кабинете у Макдьюи. Он был высок и сед, а складки щёк и печаль в глазах придавали ему сходство с породистой собакой. Годы врачебной практики обострили его ум и умягчили его сердце. Он стал таким чувствительным, что ему приходилось притворяться угрюмым.
Сейчас он говорил медленно и невесело, глядя на печатку, висевшую на его часовой цепочке.
— Она не может говорить. Вы это знаете? Макдьюи подавил тошноту и ответил:
— Она со мной почти месяц не говорит. Понимаете, она принесла мне больную кошку, у той был паралич… повредила спинной мозг… У кошки все лапы отнялись, и я её усыпил. Мэри перестала со мной говорить, но с другими она разговаривает.
Доктор Стрэтси кивнул.
— Так-так… Что ж, теперь она не может говорить ни с кем.
— Вы нашли причину?.. — спросил ветеринар.
— Да нет ещё… — признался доктор Стрэтси. — Связки в порядке. Конечно, надо разобраться, — он кашлянул, — нет ли чего-нибудь в мозгу… Был у неё какой-нибудь шок после того случая?
— Да, — отвечал Макдьюи. — Сегодня ночью за окном закричала кошка, и Мэри крикнула: «Томасина!» Она выбежала из дому, я — за ней…
— А это была Томасина? — серьёзно спросил врач.