Дженни. Томасина. Ослиное чудо
Шрифт:
Тут Энгус Педди не мог скрыть смущения.
— О Господи! — сказал он. — Вот уж не стоит! Она же ни гроша не берёт. Нет, я бы не заявлял.
— А что тут такого? — упрямо возразил Макдьюи. — В конце концов, закон есть закон. Учишься, работаешь, а тут всякие знахари травят скот какими-то зельями.
Педди вздохнул.
— Закон, конечно, — закон. То-то и плохо. Но, понимаешь, полицейские уважают Лори. Она — хороший человек, совсем хороший, а им приходится видеть много плохих людей.
— Что ж они, откажутся выполнить свой
— Нет, куда им! У них, сам знаешь, шотландское чувство долга. Просто…
— Никак не пойму! Если я её обвиню…
— Да, да, конечно. Давай-ка я тебе иначе расскажу. Он замолчал и взял на руки Цесси, словно младенца или чёрного поросёнка. Она с обожанием глядела на него, лапы её торчали в стороны, а он, прижав её к сутане, массировал ей живот. Это было бы невыносимо смешно, если бы взгляд его и улыбка не светились такой нежностью.
— Одна соседка говорит другой: «Чего-то я расхворалась. Стирки невпроворот, а у меня прямо ноги не ходят». Другая отвечает: «Есть у меня микстуры полбутылочки. В прошлом году всю простуду как рукой сняло. Сейчас принесу».
Отец Энгус перевернул Сецессию и стал массировать то место, где начинался коротенький хвост. Морда ее выражала несказанное блаженство.
— Приносит она микстуру на спирту. Больная — у которой, скажем, острый приступ «стиркофобии» — отхлёбывает глоток, отогревается и веселеет. Как, по-твоему, должен доктор подавать на вторую соседку в суд?
Он подождал, пока притча просочится сквозь крепкий череп его друга, и закончил:
— Нет, Эндрью, у тебя будет очень глупый вид, если ты обвинишь Лори. Полиция прекрасно знает, что она просто даёт советы пастухам, женщинам и детям, у которых болеют овца, собака или кот.
— Ну иди сам, — сказал Макдьюи. — Поговори с ней, ты же её так хорошо знаешь!
— Что ты! — воскликнул Педди. — Я совсем её не знаю. Её не знает никто.
— Не говори ты глупостей, Энгус! Кто-нибудь да знает. Пришла же она откуда-то…
— Знает её кто-нибудь? — тихо, почти про себя, спросил священник. — Да, в каком-то смысле… Её зовут Лори Макгрегор. Домик её и амбар пустовали, когда она явилась в наши края неизвестно откуда. Она ткачиха. Может быть, она — одна из парок, разлучённая со своими сестрами… Макдьюи сердито фыркнул:
— Вот ты с ней и говори. Психопаты часто слушают священников.
Педди вздохнул и покачал головой.
— Я думал, ты поймешь. Я не хочу её трогать, не хочу ей мешать. Её пути — не наши пути. Она служит беспомощным и беззащитным. Таких, как она, зовут блаженными. Их немного осталось на земле.
Больше вынести Макдьюи не мог.
— Психи они, твои блаженные! — крикнул он. — Ладно, пойду сам. Скажу ей, чтобы не совалась в чужое дело.
Энгус Педди сидел на краешке стула, гладил Цесси и думал. Наконец он осторожно опустил её на пол, встал, взял склянку, надел шляпу, не отрывая серьёзных глаз от Эндрью Макдьюи.
— Что ж, — сказал он. — Иди. Только, Эндрью, я бы на твоём месте
— Ещё чего! — взорвался ветеринар. — Ты что, сам спятил?
— Ты не сердись, — начал отец Энгус, — когда я поминаю Бога. Профессия у меня такая. Я же не сержусь, когда ты говоришь о прививках.
Макдьюи не ответил.
— Мне кажется, Лори очень близка к Богу. Она служит Ему и славит Его всей своей жизнью.
— В чём же тут опасность? Мне-то что?
Священник взял на руки собачку.
— Смотри, — сказал он, — как бы ты сам Его не полюбил.
На пороге он обернулся и добавил:
— В двери к ней не стучись, она не откроет. Там у неё на дереве висит колокольчик. Колокол Милосердия. В него даже звери звонят.
— Ну знаешь!.. — возмутился Макдьюи. — На чёрта мне…
— Кому-кому, — сказал отец Энгус, — а тебе милосердие нужно.
И мягко закрыл за собой дверь.
14
Я, богиня Баст, прозванная Талифой, помню день, когда к нам пришёл Рыжебородый.
Он ещё до того явился мне во сне, ибо у нас, богинь, — дар ясновидения. И я закричала, не просыпаясь: «Смерть и гибель котоубийце! Красным огнём пылают его волосы, красная кровь — на его руках, и ему не уйти от мщения. В книге мёртвых написано, что убивший одну из нас обречён».
Он был так страшен и могуч, что даже я, богиня, проснулась от ужаса. Я лежала у очага, и затухающий огонь был красен словно кровь. Услышав мой крик, Лори спросила погромче:
— Талифа, что тебе приснилось? — пришла, взяла меня на руки и гладила, приговаривая: — Не бойся ничего, я тут!
Но я знала, что от судьбы не уйти и я скоро увижу наяву рыжебородое чудовище. Так и случилось, я увидела его на следующий день.
Недалеко от нашего дома стоит огромный дуб, а на нижней его ветке, как я говорила, висит Колокол Милосердия. Чтобы Лори вышла из дому, надо дёрнуть за верёвку, свисающую до самой земли. За неё дергали и люди, приносившие к нам зверей, и сами звери.
Вы удивляетесь, а я — ничуть. В моё время никто бы не удивился, ибо звери полевые, птицы небесные, люди и боги жили тогда одной семьёй, помогали друг другу и совместно владели сокровищами ведовства.
В то утро зазвонил колокол, и все мы выбежали посмотреть, кто к нам пришёл. Лори встала в дверях, прикрывая глаза от солнца, и мы увидели раненого барсука.
На задней его лапе болтался капкан. Им он и задел два раза за кончик верёвки, лежавшей прямо на земле. Тут ничего странного не было. Странно было то, что у барсука торчала из плеча кость, была почти оторвана лапа, а он дотащился до моего храма и моей жрицы.
Мы, кошки, разумно сели в отдалении, чтобы он на нас не бросился. На губах у него белела пена. Собаки забеспокоились, они ведь склонны к истерии, и чуть сами не кинулись на него, что не так уж и глупо, всё равно ему умирать.