Дженни. Томасина. Ослиное чудо
Шрифт:
Снова заржала от боли лошадь, и, чтобы заглушить этот звук, цыганка ещё громче завизжала и забила в бубен. Никто не смотрел на Макдьюи. Он встал, обогнул ряды, пересёк темную поляну и пошёл туда, где, судя по запаху, стояли фургоны.
Запах был жуткий. Во мраке что-то шуршало, кто-то скулил и подвывал, и плакала какая-то женщина. Макдьюи прислушался, но разобрать ничего не смог и щёлкнул зажигалкой, прикрывая ладонью огонек.
— Лори! — крикнул он.
— Эндрью.
От удивления он не заметил, что она впервые назвала его по имени. Её саму он разглядел не сразу, потому что
— Тише! — прошептал Макдьюи. Он не спросил, почему она здесь, даже не очень удивился.
Прикрывая ладонью зажигалку, он прошёл мимо клеток и увидел, что все звери еле живы. Они лежали тяжело дыша, на боку или сжавшись в комочек. В одной клетке был горностай, две лисицы, белка и хорёк. В другой — кучей перьев забился в угол какой-то общипанный орёл, в третьей — сидели три обезьянки. Клетки были маленькие и немыслимо, невообразимо грязные. На полу в одной из них валялся заяц, и по запаху его и позе Макдьюи прикинул, что он издох несколько дней тому назад.
Теперь глаза Макдьюи привыкли к темноте. Потушив зажигалку, он наклонился к Лори и увидел в слабом свете факелов, что она очень бледна.
— Эндрью, что с ней? — тихо спросила Лори. — Она сейчас умрёт…
— Изголодалась, — ответил он и вынул из кармана морковку. Обезьянка схватила её и, рыдая от радости, сжевала в один миг. Шесть тощих лап протянулись к врачу сквозь прутья. Он всегда носил еду для зверей и отдал им всё.
До них долетели крики, музыка и аплодисменты.
— Пойдём, — сказал Макдьюи, наклонился и помог Лори встать. — Нам тут больше делать нечего.
— А как же я её брошу? — прошептала она. Обезьянка припала к ней, крепко обнимая за шею.
— Посадим её в клетку, — сказал он, мягко взял зверька и посадил на прежнее место. — Когда я с ними управлюсь, мы ей поможем. Пошли.
И они пошли сквозь зловещую тьму. Всё дышало здесь жестокостью. Макдьюи благодарил судьбу, что рядом с ним такая добрая женщина, и, как противоядие, вдыхал нежный запах её волос.
Когда они дошли до освещённого места и остановились во мраке, перед зрителями как раз появились четыре парня. Они тащили небольшую — не больше конуры — клетку. За ними шел толстый цыган в засаленном костюме укротителя. Снова появился наглый парень в чёрном кушаке и после музыкального вступления сообщил зрителям, что толстый цыган — сам Дарвас Урсино, лучший в мире дрессировщик. Клетку открыли и выволокли оттуда на цепи маленького чёрного медведя.
— Медведь! — охнула Лори. — Это бедный медведь, про которого он писал.
— Кто писал? — удивился Макдьюи.
— Какой-то Джорди. Он мне когда-то лягушку принёс.
— Ах ты, чертёнок! — сказал Макдьюи и понял, почему Лори тут.
— Что они с ним будут делать? — спросила Лори.
— Подождем — увидим.
Толстый, а к тому же и пьяный, цыган повернул медведя правым боком к зрителям. Но острым взглядом врача Макдьюи сразу увидел большую открытую рану на задней лапе и не удивился, что медведь сильно хромает.
Увидел он и струпья на нежном медвежьем носу. И Эндрью Макдьюи, хирург, привыкший к боли и крови, почувствовал: если кровь покажется снова, ему этого не вынести.
Музыканты заиграли чардаш, а толстый пьяный цыган, дёргая за цепь, заставлял медведя встать на задние лапы. Рядом крутился парень в кушаке, подстёгивая зверя кнутом. Толстый прикрикивал: «Хоп!», дёргая за цепь, пускался в пляс, но медведь на четвереньках еле стоял, всё время валился на бок. Глаза его испуганно блестели. Он приоткрыл пасть, и стало видно, что зубы у него все поломаны, он бы и ребёнка не смог укусить.
Макдьюи ждал. Он не знал, что будет, он знал только, что глядит на всё глазами Лори и заплаканными глазами Джорди. Медведь был очень худой, шкура у него на ляжках висела мешком, как штаны у клоуна, и Макдьюи подумал, что в жизни не видел такого жалкого зрелища.
Зверь снова упал, толстый дёрнул его за цепь, а парень ударил в нос рукояткой кнута, и чёрная струйка блеснула в свете факелов.
Макдьюи услышал, как кричит Лори; он не помнил, как вырвался от неё, как кинулся к сцене, но хорошо запомнил, с какой силой и радостью ударил парня кулаком в лицо. Попади он в висок, цыган бы умер. Но он только разбил ему нос и повалил навзничь на дощатый пол сцены.
Тут ветеринар вырвал у дрессировщика кнут и заорал: «Пляши, кабан! А ну, пляши!»
Зрители закричали: «Браво!», «Так его!», «Поделом!» — но в дело не вмешивались и даже побежали прочь, когда услышали топот копыт. Сбежал и пьяный дрессировщик. Парень лежал навзничь, прижимая ладонь к разбитому лицу, а медведь лежал на брюхе, как-то странно распластавшись, и пытался лизнуть свой нос.
Когда к сцене подскакали человек пять, Макдьюи крикнул:
— Кто у вас тут главный?
Увидев, что парень весь в крови и рыжебородый пришелец их не боится, цыгане растерялись и не стали нападать. Один из них сказал:
— Король Таргу у себя, в фургоне. Если он вам нужен, можете зайти туда.
Макдьюи заорал оставшимся зрителям:
— Идите домой! Представления не будет! — Он подошёл к Лори, которая стояла на коленях и, положив левую руку медведю под голову, отирала ему кровь платком.
— Идите и вы, Лори, — сказал он. — Всё в порядке, но могут быть… ну, затруднения. Пожалуйста, идите домой.
Она встала и пошла рядом с ним туда, где был король Таргу. Люди расступились перед ними, но проход был так узок, что они касались цыган плечами, а когда они проходили, те сразу смыкались за их спинами.
От гнева и жалости Макдьюи забыл о страхе. Он знал, что свалит короля Таргу с ног, как того парня, даже если он — великан.
Но Таргу великаном не был. К Эндрью и Лори вышел темнолицый человек со свиными глазками, в обыкновенных брюках, рубашке, жилете и котелке. О том, что он цыган, можно было догадаться только по серьге в левом ухе. За ним шли цыгане, цыганки и оборванные цыганята.
— Это вы Таргу? — спросил Макдьюи. — Вы вожак этой шайки?
— Да, я, король Таргу, — глухим и тонким голосом отвечал человек в котелке. — Что вам нужно? По какому праву вы бьёте моих людей? Зачем вы привели сюда рыжую ведьму, которая сглазит наших деток?