Джентльмен-капитан
Шрифт:
Впереди и чуть правее царственно шел «Ройал мартир». Я просигналил Джаджу о своём намерении перехватить незнакомый парус на горизонте, но он отказал мне. Нарядный малый прокричал в рупор, что мы, мол, и так потеряли уйму времени, чтобы бросать вызов каждой встречной посудине, несмотря на предписание лорда–адмирала военным кораблям принуждать все иностранные суда, вошедшие в королевские воды, к «приветствию флага».
В те времена мы искренне верили, что правим волнами — каждым дюймом вод вплоть до приливной отметки на берегах Франции и Голландии и на всём протяжении от Норвегии до мыса Финистерре. Но по крайней мере этому отдалённому судну не придётся падать ниц перед боевым кораблем короля Англии. Накануне мы потеряли массу времени, заштилев на несколько часов у Портланд–Билла, а потом ожидали, пока «Ройал мартир» заставит салютовать виноторговца,
Ветер свеж и слишком хорош, чтобы тратить его зря, кричал Джадж. Мы не отходили далеко от земли, как было принято в те дни, с учетом ветра и прилива, кроме того, это оговаривалось в наших приказах. Нам следовало прижиматься к суше, не удаляясь более чем на несколько миль, пока не обогнём Корнуолл. Лэндон долго ворчал о глупости такого курса, ставившего нас слишком близко к подветренному берегу, зайди ветер чуть к югу или к западу. И теперь Джадж кричал, что нужно обойти Лизард и Лендс–Энд прежде, чем перемена ветра запрёт нас в Фалмуте на многие дни или даже недели. Его слова, разносясь всюду над волнами и достигая ушей любого, кто оказался у борта моего корабля, многих заставили нахмуриться и даже проворчать что–то вслух: похоже, бравые корнуольские парни молились именно о таком стечении обстоятельств.
Кит Фаррел ужинал со мной два вечера назад, в день отплытия из Спитхеда, после того как я провозгласил тост в честь нашего путешествия и распил несколько бадей пунша со своими офицерами. Со всеми, кроме преподобного Гейла, в чьей семье почтенного портвейна, видимо, случилось прибавление, и на приглашение Маска он ответил потоком брани, который посрамил бы самого Люцифера, не говоря уже о Всевышнем работодателе пастора. Приглашение нового и самого юного помощника штурмана в качестве гостя за капитанским столом в первый же вечер в море вызвало заметное возмущение среди остальных офицеров. Джеймс Вивиан надулся, как школьник. Лэндон сердился, что должен разместить ещё одного, сверхштатного подопечного. Певерелл едва сдерживал ярость: по его мнению, внесение дополнительного члена команды в его драгоценные учётные книги так скоро после неожиданного появления Маска было вопиющим нарушением всего английского законодательства и оскорблением самого Господа Бога. Он ворвался в мою каюту безо всякого «с вашего позволения» и поднёс уродливое лицо так близко к моему, что мне пришлось разглядывать чёрный гной, забивший поры на его носу. Только королевская печать на приказе заставила, наконец, Лэндона и Певерелла подчиниться, но даже тогда Певерелл предостерёг меня, что существуют пределы не только его образцовому терпению, но и власти всяких капитанов и королей. Я не знал, смеяться ли мне от вольностей, которые позволяли себе с капитаном эти два типа, или прийти в ужас из–за отсутствия в них какого–либо почтения к моему званию. Без сомнения, Джеймс Харкер вознаградил бы подобную дерзость кандалами. В конце концов, снова поддавшись привычной нерешительности, я не сделал ничего.
Финеас Маск, обладавший безупречным слухом к чужим разговорам, доложил о немедленном рождении сплетни, что к капитану на борт прибыл его наложник, который этой же ночью разделит с ним койку. Он также сообщил, что кое–кто из вахты левого борта замысловато вплёл моё присутствие в другую загадку этих дней, раскрыв приглушённым шёпотом, что я не кто иной, как всевидящий злодей–макиавелли, заказавший убийство Харкера с целью занять его место (предположительно, сбежав с герцогиней Ньюкасл в процессе). Но Маск сразу невзлюбил Кита Фаррела и мог запросто оказаться автором обеих историй.
Кит Фаррел, видимо, не замечал всей этой болтовни. Он внимательно выслушал меня в первый день, когда я объяснил нашу миссию и рассказал о таинственной смерти Харкера. Я не признался, что даже при очевидной сомнительности идеи убийства, мне трудно было подавить в себе постоянные опасения, будто кто–то попытается таким же образом свести счёты и со вторым капитаном «Юпитера». Но Кит пристально посмотрел на меня и, несомненно, прочёл мысли, ясно написанные в моем взгляде. Было видно, что он много думал об этом деле, но пока не делился со мной выводами.
После того чёрного октябрьского дня в графстве Корк я видел своего спасителя только
Ничего такого я ему не сказал, поскольку нам обоим без слов было ясно, как обстояли дела между нами и чем каждый обязан другому. Вместо этого я спросил, почему он отказался от заманчивого путешествия в Индии в пользу наверняка короткой службы, за которую ему вряд ли скоро заплатят.
— Мы уж точно вернёмся на Темзу не раньше кораблей из Средиземноморья и Португалии, мистер Фаррел. Не стоит сомневаться, что они первыми получат плату.
— Ваша правда, капитан, — кивнул Кит. — Но видите ли, если я отправлюсь в Индии, то получу ли жалование раньше, чем вернусь назад спустя три года или даже позже? Верно, в конечном счёте я заработал бы много больше, но какой ценой? Достаточно людей гибнет в Индиях, будь то от болезней или от голландских и португальских пушек. А ведь есть ещё и дикари. И даже если убережёшься от них, то остаёшься на милости у обманщиков–арабов и ещё худших неприятностей на всём пути от Коччи до Малакки. — Он посмотрел вдаль, погрузившись в воспоминания. — Лет через пять я могу стать штурманом на королевской службе, если обработаю достаточно народу из Тринити–хауса и — прошу прощения, сэр — получу побольше хороших рекомендаций от разных капитанов. В пивной моей матушки все говорят, что рано или поздно разразится новая война с голландцами, а это всегда верный путь для появления вакансий и повышений. В Индиях мне повезёт, если я стану шкипером прежде, чем мне стукнет пятьдесят. Нет, капитан. Когда в Даунсе я получил ваше письмо, то заглянул себе в душу, и там большими, как сама жизнь, буквами было написано: ты моряк военного флота, Кит Фаррел, в точности, как твой отец.
— Ваша матушка написала, что отец ваш прослужил двадцать восемь лет во флоте, — сказал я.
— Так и есть, двадцать восемь, капитан. В первый раз он вышел в море в двадцатом году под командованием сэра Роберта Манселла против алжирских корсаров. Послужил своё и на «купцах», бывал в Индиях, но вернулся в военный флот в тридцать седьмом, когда на прогулку по океанам вышел флот из «корабельных денег» почившего короля. Но потом…
Для последних двадцати лет у каждой семьи в Англии, включая мою, имелось своё «но потом…». Это было время, когда отец шёл против сына, брат — на брата, и слишком многие из них погибли.
— Но потом началась война между королём и парламентом, — сказал я, — и флот принял сторону парламента. Ваш отец остался во флоте, следовательно, стал республиканцем.
Кит Фаррел с грустью пожал плечами. Отец рассказывал ему, что они с приятелями думали, будто сражаются за короля вместе с парламентом, а не для того, чтобы свергнуть монарха. Предводители убеждали их, что это война со злыми советниками, которые сбивали с толку его величество. Они твердили это год за годом, пока не отрубили королю голову — по крайней мере, так говорил отец Кита Фаррела. Подобными мыслями однажды поделился со мной дядя Тристрам, чьи взгляды, в отличие от брата и невестки, то есть моих отца с матерью, больше склонялись к республиканству.
— Они сказали отцу и остальным: «Ребята, вы дерётесь теперь за республику. За мир, где будут уничтожены все короли и Рождество в придачу, где придётся слушать по три проповеди каждое воскресенье и навеки запретят пить, играть, блудить и грешить». Один вечер мы вдвоём с отцом просидели в нашем пабе, не дождавшись ни одного покупателя. Видите ли, сэр, каждый моряк от Шадуэлла до деревни Степни так боялся священников, обличющих его с кафедры, и солдат–фанатиков, стоящих за спиной у священников, что не решался выпить на виду у всех. И отец сказал мне, сэр: «Кит, мальчик, если я проживу достаточно, чтобы увидеть всего одно, пусть это будет день, когда Англия снова получит своих истинных и праведных королей».