Джентльмены и игроки
Шрифт:
Теперь я понимаю: это была наркомания, и наркотиком был «Сент-Освальд». День и ночь я жаждала его, довольствуясь любыми суррогатами. Они быстро приелись — лицей был унылым заведением, и самые смелые из его бунтарей баловались мелкими проделками: немного секса, немного гуляний по ночам и множество примитивных наркотиков. Несколько лет назад мы с Леоном переживали приключения куда ярче. Мне хотелось большего, я хотела анархии, я хотела всего.
В то время я еще не осознавала, что мое поведение вызывающе. Я была молода, зла, одурманена. Можно сказать, меня испортил «Сент-Освальд»: я была как студентка университета,
Все рухнуло по самой обычной, что неприятно, причине. Мать и Ксавье, которые, по-моему, слишком таращились на своего чудо-младенца, чтобы заниматься таким обыденным созданием, как я, следили за мной внимательнее, чем я думала. Уборка в моей комнате подкинула им предлог, который они искали: пятиграммовая упаковка анаши — вполне прозаическая, пакетик презервативов и четыре порции экстази, закрученных в бумагу.
Детские игрушки, ничего более. Нормальные родители тотчас об этом забыли бы, но Шарон, бормоча что-то о моей прежней жизни, забрала меня из школы и — что было крайне унизительно — записала меня к детскому психологу, который, как она обещала, должен быстро наставить меня на путь истинный.
Вообще-то я не обидчивая. Меня нужно здорово довести, чтобы я сорвалась. Но это было уже невыносимо. Я не стала тратить время на оправдания. Наоборот, к удивлению матери, я принялась работать над собой изо всех сил. Детский психолог — ее звали Мартина, и она носила длинные сережки, на концах которых болтались серебряные котята, — объявила, что выздоровление идет полным ходом, и я все подкармливала ее, пока она не стала совсем ручной.
Говорите что хотите о моем нетрадиционном школьном обучении, но я получила хорошее общее образование. Можно благодарить библиотеку «Сент-Освальда», Леона или фильмы, которые я постоянно смотрела, — в любом случае я достаточно знала психологию, чтобы одурачить эту кошатницу. Жалко даже, что задача оказалась такой легкой: оказывается, мне хотелось чего-нибудь потруднее.
Все они одинаковы, эти психологи. О чем с ними ни заговоришь, все сведут к сексу. Убедительно поломавшись и изложив несколько откровенно фрейдистских снов, я призналась, что имела половые сношения с отцом. Не с Джоном, а со своим новым отцом, который все сделал как надо — по его словам, хотя у меня было на этот счет другое мнение.
Поймите меня верно. Я ничего не имела против Ксавье (как такового). Меня предала мать, и именно ей я хотела причинить боль. Но Ксавье был таким удобным инструментом, и, кроме того, я представила дело так, будто все произошло по обоюдному согласию, чтобы он получил минимальный срок, может даже условный.
Все работало прекрасно. Даже слишком. К тому времени я продумала стратегию и украсила ее выразительными деталями. Еще несколько снов. Я говорила, что вообще их не вижу, но воображение у меня очень живое, и выразительная жестикуляция, которую я позаимствовала у одной из самых темпераментных одноклассниц.
Осмотр у гинеколога все подтвердил. Ксавье запретили появляться в собственном доме, Шарон, ожидающей развода, обещали щедрое содержание, а меня (благодаря моему блестящему представлению) на три года засадили в некое
Вот что значит перестараться.
MAT
Пятница, 5 ноября
Ночь костров, 9.15 вечера
— Кажется, все, — сказал он.
Фейерверк закончился, и толпа редела, потихоньку двигаясь к выходам. Отгороженный участок почти опустел, и только запах пороха не спешил рассеяться.
— Наверное, надо поискать Марлин. Мне не нравится, что она ждет одна.
Милый старый Честли. Всегда такой галантный. И такой скрытный: он ведь, безусловно, оказался ближе к истине, чем моя мать, или психоаналитик, или любой профессионал, пытавшийся разобраться в моем подростковом сознании. Нет, еще не горячо — пока нет, — но он почти у цели, мы в эндшпиле, и при мысли об этом сердце у меня бьется быстрее. Когда-то пришлось столкнуться с ним в качестве пешки — и проиграть. Теперь наконец я бросаю ему вызов с позиции ферзя.
Я поворачиваюсь к нему с улыбкой и говорю:
— Vale, magister.
— Что вы сказали?
Она уже отвернулась. В отблеске тлеющих углей она казалась совсем юной — в своем красном берете и с глазами, полными танцующих огоньков.
— Вы слышали, — ответила она. — Вы и тогда меня слышали, правда, сэр?
Тогда? Невидимый палец мягко, почти сочувственно толкнул меня. Внезапно захотелось присесть, но я удержался на ногах.
— Вы сейчас вспомните, — улыбнулась мисс Дерзи. — Ведь вы никогда не забываете лица.
Я смотрела, как он соображал. Туман сгущался, даже за ближайшими деревьями ничего не было видно. От костра позади нас осталась лишь куча догорающих углей, и, если не пойдет дождь, они будут тлеть еще два-три дня. Честли нахмурился, поблескивая в мутном свете как морщинистый тотем. Прошла минута. Две минуты. Я заволновалась. Может, он слишком стар? Все забыл? И что делать, если он сейчас не оправдает моих надежд?
Наконец он заговорил:
— Вы… вы — Джули, да?
Горячо, старик. Я позволила себе выдохнуть.
— Джулия, сэр. Джулия Страз.
Джулия Страз.
Как давно я не слышал этого имени. Как давно я даже не думал о ней. И вот она опять здесь, в образе Дианы Дерзи, смотрит на меня с симпатией — и немного с юмором — своими яркими карими глазами.
— Вы сменили имя? — наконец выдавил я.
Она улыбнулась.
— Да, учитывая обстоятельства.
Это понятно. Она уезжала во Францию…