Джентльмены
Шрифт:
— Играют в группе?
— Конечно. «Пятачки».
— Хорошее название, — одобрил я. — Вот бы увидеть.
— Можем заглянуть, если хочешь.
Мы приоткрыли дверь в детскую: маленькие тролли сопели, оранжевые и лиловые перья торчали в разные стороны. Оранжевый казался альбиносом: бледная кожа, белые ресницы.
— Можно купить одного?
Беттан расхохоталась и закрыла дверь, чтобы не разбудить троллей.
— Ты бы не выдержал. Слышал бы ты, как они репетируют. Приходится сбегать из дома.
Мы пили чай в джунглях гостиной, Беттан
— Ты мой самый молодой любовник, — сказала Беттан, когда мы вошли в спальню.
— Я — любовник?
— А ты как думал? — отозвалась Беттан, раздевая меня, как мать.
— У тебя сыновья и любовники, — сказал я.
— Без этого нельзя, — ответила Беттан. — Главное, не торопись.
— Обещаю.
Вернувшись домой утром в субботу, я застал Генри- чаровникатолько что выбритым — чтобы оставаться опрятным, ему приходилось повторять процедуру несколько раз в сутки. На кухонном столе виднелись остатки завтрака на двоих. Я налил себе чашку тепловатого кофе, присел на стул и принялся листать газету.
— Как прошла ночь? — спросил Генри, прервав радостное насвистывание.
— Великолепно, — ответил я. — Но что было утром…
— Муж вернулся?
— Нет там никакого мужа.
Но утро все же не задалось. Для начала я проснулся под инфернальные звуки электрогитары и барабанов, сотрясающие дом: юные панки начали репетицию. Беттан была одета и накрашена, свежа и бодра — она хотела вытащить меня в город, чтобы пройтись по магазинам. Но у меня так разболелась голова от тролльского панк-рока, что я даже позавтракать не смог.
— Ладно, — сказала Беттан. — Можешь как-нибудь позвонить.
Она поцеловала меня в губы без лишних сантиментов: я догадывался, что женщины в ее возрасте не питают особых иллюзий. Похоже, так оно и было.
— А твоя? — спросил я Генри.
— I’m in love again, — пропел он с влюбленным и наивным видом. — She’s at the closet, making-up. [15]
— Вот как, — протянул я. — Валькирия?
— Yes, sir. [16]
15
Я снова влюблен. Она в ванной, наводит красоту (англ.).
16
Да, сэр (англ.).
Больше кодовых реплик не последовало: в кухне появилась новая любовь Генри. Это была барышня среднетяжелого веса, лет тридцати семи, в длинном платье с блестками, в туфлях на высоком каблуке и с тяжелым, вычурным макияжем.
— Привет, — она протянула руку. — Салли Сирен.
— Привет, Салли, — отозвался я. — Красивое имя. Меня зовут Клас.
—
Голос у нее был не менее пронзительный, чем у женщины-телепата, сопровождавшей телефокусника Труксу.
Похоже, события ночи подготовили почву для телепатической связи между Салли и Генри: они бросали друг на друга загадочные взгляды и хихикали над чем-то, мне совершенно неизвестным. Они напоминали двух подростков, которые только что тискали друг друга в гардеробе, очень гордятся этим и хотят, чтобы все поскорее об этом узнали, но ничего не говорят вслух. Все становилось ясно из жестов и долгих страстных взглядов.
Однако Салли явно не была чересчур романтичной натурой: вскоре она уже вовсю шумела на кухне, демонстрируя бытовые навыки.
— Итак, мальчики, — заявила она, отгоняя Генри от раковины и гремя посудой. — Я вижу, вы типичные холостяки. Этим займусь я.
Салли носилась по квартире, словно кухонное торнадо в рекламе «Аякса», сверкая блестками, поучая Генри и ругая меня за неряшливость.
— Ох уж эти холостяки! — повторяла она снова и снова.
Время от времени Салли прерывала хлопоты, чтобы плюхнуться на колени Генри и одарить его поцелуем. Они ворковали, как пара горлиц, хихикали и щипали друг друга за щечки.
— Петушок мой, — щебетала Салли.
— Поросеночек мой молочный, — отзывался Генри, хватая даму за бочок, от чего та с визгом вскакивала.
Меня от этого воркования изрядно мутило, и я предпочел скрыться. Но голос Салли, дающей Генри ценные указания и наставления о ведении хозяйства, проникал через две закрытые двери.
— Ох уж эти холостяки… — повторяло эхо.
Через некоторое время разговоры утихли, хлопнула дверь, затем другая. Они прокрались в спальню Генри, и спустя несколько минут голос валькирии раздался снова.
— О-о-о, Генри-и-и… О… О… — Страстные выкрики доносились через четыре закрытые двери.
Господа продолжали упражняться еще пару часов, пока Салли не засобиралась домой. Я к тому времени успел расположиться в библиотеке, не найдя иного способа справиться с похмельем. Но пока квартиру оглашали страстные вопли Салли Сирен, это было не так-то просто — несмотря на включенное радио.
Наконец, голова Салли, обильно орошенная лаком для волос, показалась в дверном проеме:
— Пока-пока, мышонок Клас! — И она исчезла, ублаженная любовникомГенри Морганом.
Когда в квартире вновь воцарился покой, Генри- сибаритвошел ко мне, чтобы сообщить, что он влюблен, по уши влюблен. Он даже выглядел моложе, несмотря на бессонную ночь, был гладко выбрит, а мешки под глазами словно смыло обильными поцелуями Салли.
— И имя у нее такое красивое, — сказал Генри. — Салли Сирен… — несколько раз повторил он, словно пытаясь вернуть вкус ее поцелуев. — Я хочу посвятить ей песню, — заявил влюбленный, осторожно закрывая дверь. — Симпатичную песенку, — скромно добавил он в коридоре.