Джентльмены

Эстергрен Клас

Но той ночью мсье Морган был вовсе не в ударе и на каверзные вопросы о собственной персоне и жизни отвечал неуверенно, обтекаемо и неубедительно. Французские стражи порядка не любили богему и трагических оперных персонажей. Но нет худа без добра. Дотошная канцелярская крыса-архивариус отыскала папку с актом, в котором этот швед фигурировал в связи с происшествием в кафе «О Куан» на Монмартре, где полгода назад едва не был избит всемирно известный художник Сальвадор Дали. В тот раз мсье Моргана тоже допрашивали, но отпустили, когда знаменитый сюрреалист объяснил, что драка была заранее запланированным хэппенингом. Об этом освобожденный Генри- бульвардьене имел ни малейшего

понятия, но решил держать язык за зубами.

Усы и брови старшего констебля поползли вверх, и он принялся учтиво извиняться, наконец-то усвоив, что на самом деле мсье Морган — выдающийся музыкант, богемный друг Сальвадора Дали, художника, весьма уважаемого констеблем. Сальвадор Дали воспевал испанский порядок и Франко, а это великое дело.

Ничего не понимающего Генри выпустили на свободу, прекратив изматывающий допрос и принеся извинения дорогому гостю. Будь старший констебль посмелее, он попросил бы автограф. Генри предложили подвезти до дома на полицейской машине, но тот вежливо отказался. Генри больше не чувствовал ни усталости, ни удивления. В большом мире, где танцуют большие слоны, может произойти что угодно. Хотя теперь все возможности были исчерпаны, опустошенный Генри чувствовал, что одиссея подошла к концу. На самой вершине Олимпа власти происходила политическая борьба, и де Голль переживал не меньшие внутренние терзания, чем Генри Морган. Последний же спокойно отправился к Рю Гарро на Монмартре, чтобы приготовить себе континентальный завтрак, бросая косые взгляды на свой чемодан. На нем не было места для новых наклеек. Килрой побывал везде.

У ностальгии появился свой штемпель: в тот день, когда перестает функционировать почта, кризис государства можно считать серьезным. Почту разносят из чувства долга и пафоса, это самоцель, категорический императив, питаемый символической платой за пересылку.

В день жестокого возвращения де Голля, когда он произнес речь о Войне, Порядке и Реванше, не показываясь никому на глаза, в этот день хаоса в ящик Генри Моргана — Рю Гарро 31, Париж IX, Франция — упало письмо.

Письмо было из Швеции, от Греты Морган, с улицы Брэнчюркагатан в Стокгольме. Расстроенная Грета с трудом подбирала слова. К письму была приложена вырезка из газеты с фотографией, запечатлевшей прекращенную на тот момент оккупацию Дома профсоюзов в Стокгольме на Холлэндаргатан. Собственно говоря, на фото были главные революционеры, среди которых, чуть в отдалении, стоял Лео Морган собственной персоной.

Но не это расстроило Грету. Появлением сына в газете она, скорее, гордилась. Умер дед, писала Грета без обиняков. Старый денди не болел и не проявлял особых признаков слабости — сверх характерных для его возраста. Дед был кремень, такие живут по меньшей мере лет девяносто. Но этой беспокойной весной, в очередной раз упрямо поднявшись по лестнице на пятый этаж, он рухнул в прихожей с бледной струйкой крови у рта. Отек легких, сказал домашний врач Гельмерс. Инфаркт, писала Грета. Похороны должны были состояться через неделю с небольшим.

У старика Моргоншерны не осталось детей, лишь невестка Грета и внуки Генри и Лео. Человек разумный, он обо всем позаботился заранее: в библиотеке, в секретере лежала папка с откровенным заголовком: «Когда я упокоюсь» и несколькими конвертами, адресованными юридической конторе, Грете, Генри и Лео Морганам. Конверт Генри все еще не был вскрыт.

Но самым загадочным конвертом в папке был тот, на котором красовались две надписи: «Фирма» (чернилами) и «Генри Моргану» (карандашом). Грета уверяла, что она, несмотря на любопытство, не смеет вскрыть это письмо. С другой стороны, она не хотела отправлять конверты в Париж. В такие времена никому нельзя доверять. Почта тоже могла забастовать.

Этого для Генри

оказалось достаточно — завершив свои парижские дела, он вернулся в Стокгольм как раз к похоронам. Дезертир возвратился после пяти лет изгнания. Игра была окончена, Генри перебесился, стал взрослым мужчиной и был готов заняться чем-нибудь серьезным.

Дело Хогарта

(Лео Морган, 1968–1975)

Сотни тысяч людей собрались в американском Вудстоке, чтобы заявить о том, что по-прежнему являлось некой контркультурой, ответом западному обществу, его агрессивному империализму и ментальному колониализму. Швеция не отставала, и в семидесятом году состоялся первый фестиваль на Йердет. Те, кто слушал музыку и праздновал, лежа на одеялах в траве, в палатках и наскоро сооруженных хижинах, возможно, помнят очень странного человека, который расхаживал среди палаток и продавал сборник стихов. Одет он был как пират: шарф поверх длинных волос, повязка на глазу, грязная тельняшка до колен. Человек был пьян и обкурен, но стихи свои читал наизусть без запинки.

Сборник назывался «Фасадный альпинизм и другие хобби», автором значился Джон Сильвер. Имя старого пирата, разумеется, было псевдонимом Лео Моргана. Он никому не объяснял, почему выпустил сборник «самиздатом» и под псевдонимом. Может быть, потому, что стихи были недостаточно высококлассными, — а может быть, потому, что такой сборник казался ему более опасным и ядовитым, чем издание от «истеблишмента».

«Фасадный альпинизм и другие хобби» нельзя назвать ни хорошей книгой, ни образцом «политической поэзии» — это собрание текстов выявляет прежде всего многочисленные сложности, возникающие при создании «плакатных» стихов; удачных стихов в ней немного.

Заглавное стихотворение «Фасадный альпинизм и другие хобби» прославляет Гарольда Ллойда вкупе с другими людьми, в разных ситуациях рисковавшими жизнью, — людьми, чье мужество беспрерывно подвергалось испытаниям. Самый высокий американский небоскреб обнаруживается в Боливии, и по нему все быстрее и быстрее поднимается герой — пока не добирается до самого неба. Здесь подразумевается Че Гевара — сопоставление его с комиком Гарольдом Ллойдом, пожалуй, не самая удачная находка, но в стихотворении есть какой-то драйв, особая потаенная сила, связывающая строки. Текст читается на едином дыхании. А это дорогого стоит.

Самое удачное стихотворение сборника называется «Джон Сильвер, пират, поэт, марка сигарет».

Медленно кури сигареты, камрат. Может быть, это последняя пачка. Тихо пой свои песни, камрат. Они не заставят нас замолчать. В этом походе у нас нет карты, На этой местности нет командиров. Ничьи слова не обладают чистотой приказа. Стороны света всегда как на войне, Стороны света не бывают вертикальны. Мы постигаем и Бога, и дьявола, Не зная, где находимся сами.

Лео Морган, он же Джон Сильвер, прибегает к магии тайного послания. Строфы отчасти напоминают слова и фразы, которые бойцы движения Сопротивления и повстанцы использовали в качестве пароля: вопросы, ответы и утверждения должны быть произнесены особым образом, известным только посвященным. Все стихотворение представляет собой длинное заклинание, и некоторые из этих ритмичных строк в определенных кругах вскоре превратились в крылатые фразы. «Стороны света не бывают вертикальны,» — эти слова можно было увидеть на стенах мужских туалетов университета в начале семидесятых.