Джентльмены

Эстергрен Клас

Главный редактор усадил Лео в кресло для посетителей, протянул ему гостевой портсигар и налил изрядную порцию виски — Лео заслужил. В ответ тот небрежно кинул на стол папку: в ближайшее время она должна была взорваться с грохотом, который услышат в самом правительстве.

В вечерних новостях по радио сообщили, что последний янки покинул Южный Вьетнам в результате экстренного вывода войск и что правительство в Сайгоне, скорее всего, капитулирует со дня на день. Это, несомненно, был день торжества правды и справедливости.

Лео потряхивало от озноба и недосыпа, он отхлебнул виски и закурил сигарету. Листая выпуск «Молнии», он, наверное, пытался представить

собственный сенсационный материал под заголовком: «РАЗОБЛАЧЕНИЕ КОНЦЕРНА „ГРИФФЕЛЬ“ — ТАЙНЫЕ ПОСТАВКИ ОРУЖИЯ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ» — и продолжение: «ВЧЕРА НАЦИСТАМ — СЕГОДНЯ ИМПЕРИАЛИСТАМ» — и, наконец: «СОКРЫТИЕ ПРАВДЫ» — с объяснением исчезновения Туре Хансона и Эдварда Хогарта. Заголовки, вероятно, были недостаточно хороши. Лео не умел придумывать заголовки, это особое журналистское искусство, которому он так и не научился. Лео был и остался любителем. Рыцарем и джентльменом до гробовой доски.

Двадцать девятый известен как год биржевых крахов, когда народ сходил с ума и лез в петлю. Однако рушились не только биржи. На мрачной, тенистой улице Хеленеборгсгатан на Сёдра Мальмен в Стокгольме однажды с оглушительным шумом рухнули строительные леса — как показало расследование, из-за халатности монтировщиков. Один рабочий сломал ногу, а мальчик-подручный остался под обломками досок, труб и бревен. После получасового разбора завалов мальчика нашли живым. Напряженно ожидавший квартал вздохнул с облегчением и возблагодарил Господа.

Подручному было всего четырнадцать лет, звали его Туре П.-В. Хансон. Когда взрослые и сильные плотники и каменщики извлекли из-под руин его тело, он был жив — но целым и невредимым не был. Большая балка раздробила правую ступню, крупная доска ударила по голове. Нога зажила удивительно удачно: мальчик остался хромым, но уже спустя пару месяцев начал ходить; а с головой дело обстояло хуже. Мальчика мучили заикание и спазмы, что некоторые несправедливо считали его слабоумным.

Однако прошло десять с лишним лет, и Туре Хансон, поступая на работу в ОАО «Северин Финмеканиска», блестяще справился со всеми вопросами в хитроумно составленном формуляре. Рассудок его был в полном порядке. Парень, разумеется, не годился для строительных работ по причине хромоты, теперь ему больше подходила работа, не требующая перемещений, и он стал токарем, занялся точной механикой. Хансон прославился удивительной ловкостью и почти педантичной точностью в токарном деле, хотя коллеги и держали его за дурачка. Туре Хансон не возражал: он был рад, что в эти безумные тридцатые у него есть хоть какая-то работа.

Туре Хансон стал одним из новых рабочих, на силы которых ОАО «Северин Финмеканиска» рассчитывало, с помпой открывая новые помещения неподалеку от канала Сикла в Хаммарбю. Вместе с парнем по имени Берка они радовались тому, что избежали службы в армии и могут следить за войной с безопасного расстояния. Туре Хансон читал военные репортажи так же тщательно, как делал все остальное.

Возможно, эта преувеличенная аккуратность была следствием травмы. Он терроризировал себя самого, многократно перепроверяя результаты любого дела, за которое принимался. Уходя из дома, он всякий раз возвращался, чтобы проверить газ, свет и дверной замок. Выглядел он всегда безупречно чистым и опрятным.

Дом на Брэнчюркагатан, в который переехала его невеста, а впоследствии жена, казался экспонатом выставки образцового жилья тридцать девятого года. Туре Хансон не выносил беспорядка, грязи и хлама. Он занимался уборкой, как опытная хозяйка, он проводил пальцем по рамам и плинтусам, проверяя наличие пыли, всякий раз, когда решал затеять уборку, а случалось это пару раз в неделю.

Жене это нравилось: она и в самом деле любила своего хромого, заикающегося и немного эксцентричного мужа. Он же, в свою очередь, любил ее в точности так, как она только могла пожелать. Он не забывал ни одной памятной даты, не пропускал ни единого повода сделать ей подарок, и жена стала верить, что истинная любовь состоит именно во внимании и сосредоточенности. Туре был сосредоточен на ней, как никто прежде. Обычные парни играли в футбол, сидели в кафе, постоянно придумывая все новые причины, чтобы смыться из дома. Туре по понятным причинам в футбол не играл и других интересов, кроме работы и педантичного обустройства дома, не имел. В глазах жены он был идеальным мужем.

Каждое утро Туре Хансон одним из первых стоял у станка в помещении ОАО «Северин Финмеканиска» неподалеку от канала Сикла. Его инструменты — зубила, крюки, плоскогубцы, напильники, раздвижные линейки и ключи — располагались в строго выверенном порядке: Туре брал нужный инструмент не глядя, и работал он очень эффективно — быстрее и точнее, чем остальные. Мастера отмечали его усердие, называли образцом для подражания — особенно часто адресуясь к Берке, который нередко опаздывал, и столь же часто от него несло перегаром.

Туре Хансон стоял у станка, вытачивая детали механизмов: цилиндры, втулки и прочие компоненты, требующие особой точности. Он, как никто другой, подходил для выполнения таких заданий и знал себе цену, не задирая при этом нос. Его считали дурачком, над ним насмехались — только потому, что он нервно хромал к своему станку, словно убегая от товарищей по цеху. Он хотел работать и только работать, перерывов он не признавал. Туре Хансон был чертовски лоялен.

Дождливым, слякотным утром в марте сорок четвертого Туре, как обычно, одним из первых дохромал до своего станка. Он слегка дрожал от прохлады и сырости, предвкушая работу, которая помогала ему согреться. Через некоторое время после включения всех станков в цехе становилось теплее, и к вечернему звонку, после многих часов работы кузнецов, токарей и сварщиков, под потолком клубился пар, а жара казалась просто тропической.

Итак, Хансон доковылял до своего рабочего места, намереваясь продолжить то, что не закончил накануне, но обнаружил, что его инструменты беспорядочно разбросаны. Рабочий стол у станка выглядел не так, как обычно. Раздвижные линейки и зубила были свалены в кучу. Хансон просто не мог оставить свои вещи накануне в таком виде, это был вопрос чести. Пожав плечами, он принялся за работу, хоть и несколько раздраженный. Это его станок, и если кому-то требуется поработать сверх нормы, пусть ищет другое место.

Это происшествие не заслуживало бы особого внимания, такое могло произойти в любой крупной мастерской, если бы речь шла о единичном случае.

Той весной сорок четвертого года почти каждое утро, приходя в цех, Туре Хансон обнаруживал на своем рабочем столе неразбериху. Идеально разработанную в строгом соответствии с предназначением инструментов систему их расположения приходилось восстанавливать снова и снова. Со временем это стало невыносимым. Кто-нибудь другой, менее разборчивый, не обращал бы на происходящее никакого внимания, но Хансон был Хансоном — парнем, на которого обрушились строительные леса, а после такого становятся либо неряхой, либо педантом. Туре Хансон стал педантом. Это и определило его судьбу.