Джерри-островитянин. Майкл, брат Джерри (сборник)
Шрифт:
— Очень, очень жаль, сэр, — начал Доутри.
— Очень жаль, черт побери! — перебил его капитан. — Боцман, брось собаку за борт!
— Бросить собаку за борт, сэр, хорошо, сэр! — повторил боцман, но не решался двинуться о места.
Лицо Дэга Доутри окаменело от напряженности, с какой он решил сопротивляться желанию капитана. Но страшным усилием воли он расправил свои черты и, придав своему лицу его обычное добродушное выражение, довольно почтительно возразил:
— Сэр, это хороший и безобидный пес, и я не могу себе представить, что заставило его так
— Вызвали, конечно, вызвали, — вмешался один из пассажиров, плантатор с Шортлендских островов.
Баталер бросил ему полный благодарности взгляд и продолжал:
— Он очень хороший пес, очень послушный пес, сэр, вспомните, как он послушался меня в самом разгаре драки, подошел ко мне и лег. Он делает все, что я ему прикажу. Я его заставлю помириться с врагами. Вот поглядите…
Подходя к истерическим фокстерьерам, Доутри подозвал к себе Майкла.
— Он хороший, смотри, Киллени, он очень хороший, — приговаривал он, поглаживая одной рукой Майкла, а другой фокстерьера.
Фокстерьер захныкал и тесно прижался к ноге капитана, но Майкл, медленно помахивая хвостом, с миролюбиво опущенными ушами, подошел к нему, посмотрел на баталера, чтобы убедиться в правильном понимании приказания, затем обнюхал своего прежнего врага и наконец в виде ласки лизнул его ухо.
— Видите, сэр, он не помнит зла, — торжествовал Доутри. — Он знает свое дело. Это породистый пес, настоящий мужчина! Сюда, Киллени! Теперь другого! Он хороший. Поцелуй его и помирись. Вот так!
Другой фокстерьер, с поврежденной передней лапой, ответил на обнюхивание Майкла глухим истерическим рычанием где-то в глубине горла. Но прикосновение языка Майкла переполнило чашу. Раненый терьер не выдержал и цапнул Майкла за нос.
— Он хороший, Киллени, правда, хороший, — поспешил успокоить его баталер.
Помахивая хвостом в знак понимания, без тени недовольства, Майкл приподнял лапу и, играя, слегка ударил фокстерьера, а затем всем телом навалился на него и перекувырнул. Несмотря на его яростное рычание, Майкл степенно вернулся к баталеру и посмотрел на него, ожидая одобрения.
Пассажиры взрывом смеха приветствовали кувыркание фокстерьера и добродушную важность Майкла. Но они смеялись еще и тому, что одновременно с этим натянутые нервы капитана Дункана не выдержали и он подскочил на месте.
— Но, сэр, — с возрастающей уверенностью обратился к нему баталер, — бьюсь об заклад, что и вы с ним станете друзьями через сутки.
— В течение пяти минут он должен быть брошен за борт! — крикнул капитан. — Боцман, бросай его!
Боцман сделал шаг, и среди пассажиров послышался ропот неодобрения.
— Взгляните на мою кошку и взгляните на меня! — оправдывался капитан Дункан.
Боцман подвинулся еще на шаг, но Дэг Доутри с угрозой посмотрел на него.
— Валяй! — приказал капитан.
— Постойте, — снова заговорил шортлендский плантатор. — Будьте же справедливы к этому псу. Я видел всю историю сначала. Он никого не задирал. Сначала на него напала кошка. Она бросалась на него дважды, пока он
— Вы отлично защищаете его, — улыбнулся капитан Дункан, начиная приходить в свое обычное добродушное настроение. Он осторожно ощупал свое окровавленное плечо и печально осматривал изодранные штаны. — Вот что, баталер. Если ты можешь помирить нас в пять минут, пусть он остается на борту. Но тебе придется возместить мне убытки парой новых штанов.
— С удовольствием, сэр, благодарю вас, сэр! — воскликнул Доутри. — И я достану вам новую кошку, сэр. Иди, сюда, Киллени-бой! Этот большой господин хороший, понял, Киллени?
Майкл прислушивался. Он слушал, не задыхаясь от истерики, как фокстерьеры, его мускулы не дрожали, нервы были спокойны, он слушал хладнокровно и рассудительно, точно не было сейчас ни великой битвы, ни укусов, ни ударов, от которых горело и ныло все его тело. Он все же не мог не ощетиниться, обнюхивая ногу, в которую недавно впивался зубами.
— Погладьте его, сэр, — попросил Доутри.
И капитан Дункан, пришедший окончательно в себя, наклонился и без колебаний положил свою руку на голову Майкла. И даже больше — он погладил его уши и почесал за ушами. И Майкл, боровшийся, как лев, и умевший забывать и прощать, как человек, перестал ощериваться, замахал обрубком хвоста, улыбнулся ему всем своим существом и лизнул руку того, с кем только что воевал.
Глава VII
После этого происшествия Майкл свободно бегал по всему пароходу. Ласковый со всеми, он не считал ниже своего достоинства играть с фокстерьерами, но любил только своего баталера.
— Это самый игривый пес, какого я когда-либо видел, при этом совсем не глуп, — характеризовал его Доутри шортлендскому плантатору, продав тому черепаховый гребень. — Видите ли, некоторые собаки только и умеют, что играть, и ни на что другое не способны. Но Киллени-бой не таков. Он в один миг может бросить игру. Вот, посмотрите-ка, он и до пяти сосчитать может и с беспроволочным телеграфом знаком. Вот, смотрите!
И баталер чуть слышно причмокнул губами, он сам не слыхал звука и не был уверен, удалось ли ему подать знак; звук был так тих, что шортлендский плантатор и не подозревал о нем. Майкл лежал на расстоянии двенадцати футов, развалившись на спине и подняв все четыре лапы, и играл с фокстерьерами, яростно нападающими на него. Он повернулся на бок, быстро вскочил и, навострив уши, вопрошающе посмотрел на баталера. Доутри повторил свой призыв, и шортлендский плантатор опять ничего не услыхал и даже не заподозрил.