Джевдет-бей и сыновья
Шрифт:
Саит-бей с предостерегающим видом обернулся к своим дамам:
— Осторожно, подливка у этого мяса очень острая! Я эту приправу знаю…
Омер мучительно покраснел. «И все-то мне хочется пустить пыль в глаза, произвести впечатление на женщин! Когда же я повзрослею? Мне ведь уже двадцать шесть!»
— А, должно быть, я вас поняла, — воскликнула вдруг Атийе-ханым. — Вы — Растиньяк наших дней. Помните Растиньяка из бальзаковского романа «Отец Горио»? Вот и вы такой же. Завоеватель… Да, это так будет по-турецки, правильно?
— Как вы раскраснелись, эфенди! — сказал Саит-бей. — Эти батареи так и пышут
— Возьмем!
— Да-да, завоеватель… Растиньяк! — бормотала себе под нос Атийе-ханым, довольная, что придумала такую аналогию.
— Мне нравится это слово! — сказал вдруг Омер. — Да, я решил, что буду завоевателем!
— Как мило! — обрадовалась Атийе-ханым. — А давайте-ка сфотографируемся! Саит здесь получится?
— При таком освещении не выйдет. Фотоаппарат у тебя с собой?
Гюлер вдруг подняла глаза на Омера:
— По правде говоря, вы и на турка-то не очень похожи.
— Ладно, ладно, оставим эту тему! — вмешался Саит-бей. — Послушайте, что я сейчас расскажу. Встречаются однажды в лесу черепаха и лиса. Лиса и говорит…
У Саит-бея были тонкие, ухоженные усики. Когда он говорил, эта тонкая темная полоска ходила вверх-вниз. «Сейчас надо будет посмеяться», — подумал Омер.
Саит-бей закончил свой рассказ, и все дружно рассмеялись.
— Расскажи, как рассеянный официант перепутал бокалы, — попросила мужа Атийе-ханым.
Тот, улыбнувшись, начал рассказывать. Атийе-ханым изо всех сил пыталась сдержать смех. В вагоне-ресторане яблоку негде было упасть. За столиком впереди сидели четыре старика, выпивали и о чем-то, посмеиваясь, беседовали. У одного из них была седая борода; когда он смеялся, борода терлась о галстук, а из жилетки показывалась поблескивающая цепочка от часов. За другим столиком сидела женщина в шляпке с ребенком на руках; она целовала ребенка и улыбалась. «Было время, когда и я часто смеялся и улыбался», — думал Омер. В инженерном училище он то и дело над кем-нибудь подшучивал. Когда они с Мухиттином и Рефиком играли в покер, то вечно пересмеивались. Мысли о прошлом навевали грусть. К тому же действие алкоголя ослабевало, равно как и вызванное им возбуждение. Он решил, что будет слушать истории Саит-бея.
Ближе к часу ночи вагон-ресторан опустел. К столику, покачиваясь, подошел официант и вежливо обратился к Омеру и его знакомым:
— Господа, мы скоро закрываемся. Поезд подходит к Эдирне. Во время паспортного контроля вам нужно быть в своих купе и…
— Да-да, конечно, мы сейчас уходим, — сказал Саит-бей, и все надолго замолчали. Саит-бей заплатил по счету, дамы взяли свои сумочки. Атийе-ханым стала смотреть в окно.
«Ну вот, начинается печаль, — подумал Омер. — Как въехали в Турцию, так и веселье наше кончилось».
Встав из-за стола, он почувствовал себя одиноким. «Может, они пригласят меня в свое купе? Продолжим разговор там…» — думал он, пробираясь по коридору вслед за Саит-беем и его дамами. «Да что это со мной? Я же завоеватель! Растиньяк… Может, я и выпил лишнего, но на меня алкоголь не очень-то…»
— Спокойной ночи! Завтра утром снова увидимся!
Это была Атийе-ханым. Вот кто, пожалуй, понял его лучше других. Омер подумал, что такому жадному до жизни человеку, как он, не годится
Омер снова увидел их на следующее утро, когда поезд уже подходил к вокзалу Сиркеджи, — высунувшись в открытое окно, они увлеченно глядели по сторонам. Омер зашел в их купе, пожал всем руки и обменялся со всеми любезностями. Саит-бей, снова напустив на себя вид добродушного дядюшки, сказал:
— Я вчера о вас думал. Вы были правы, когда говорили о стремлениях. В нашей стране таких, как вы, мало!
Омер только махнул рукой, словно говоря, что не стоило придавать такое значение его болтовне. Дамы, краем глаза поглядывавшие на толпу встречающих, заметили этот жест и улыбнулись. Обе они были в красивых шляпках с широкими полями. Атийе-ханым вдруг вытащила фотоаппарат и, не успел Омер и глазом моргнуть, сфотографировала его. Омер сказал, что очень волнуется, и вышел из купе.
Получив свои чемоданы и направляясь к пункту таможенного контроля, он увидел их еще раз. Шляпки дам в окне вагона были похожи на гроздь красочных фруктов. Атийе-ханым помахала «милому молодому человеку» рукой, а ее муж напомнил, что им снова хотелось бы встретиться с ним в Стамбуле. Когда голос Саит-бея растворился в вокзальном шуме, Омер заметил, что расчувствовался. Пробираясь к пункту таможенного контроля, он увидел в толпе встречающих мальчика со вчерашней фотографии. Старая нянька с недовольным лицом держала его на руках. Мальчик махал ладошкой в сторону поезда. «Я все преодолею», — сказал себе Омер.
Войдя в здание таможни, он впервые осознал, что вернулся. В нем вдруг проснулось какое-то странное, давным-давно забытое чувство, похожее на любовь. Некоторое время он искал служащего, которому можно было бы предъявить для досмотра чемоданы; потом увидел очередь и встал в нее. Какой-то шикарно одетый человек в длинном плаще, растолкав толпу плечами, влез перед ним. Тут из комнаты, у которой выстроилась очередь, вышел пожилой таможенник и сказал, что стоят они здесь зря, досмотр будет в соседней комнате. Пока перебирались туда, возникла изрядная давка. Из-за двери вдруг послышались возмущенные вопли, и один человек в шляпе, стоящий в очереди, заявил, что это просто безобразие — так придираться к людям по пустякам. Когда очередь дошла до Омера, к таможеннику подошел другой таможенник, постарше, и сказал:
— Да пропусти ты этого молодого человека. Видишь, у него ничего нет.
— Хорошо-хорошо, пропускаю, — сварливо буркнул таможенник и, не открывая чемоданов, махнул Омеру рукой — проходи, мол. Тут же откуда-то вынырнул носильщик и выхватил у него поклажу. Через пару секунд Омер уже был в Сиркеджи.
На углу остановился трамвай, из него выходили пассажиры. За трамваем стояла карета, кучер, покуривая, ждал, когда можно будет тронуться с места. Четыре носильщика тащили в сторону Бабыали огромную бочку. Дворник о чем-то беседовал с расположившимся на брусчатом тротуаре нищим. В сторону Каракёя шествовал шикарно одетый господин с зонтиком в руках. Из запряженного лошадьми фургона в ресторан перетаскивали большие ящики. В припаркованном неподалеку такси шофер читал газету. Рядом с обувной лавкой стояла женщина с ребенком и разглядывала витрину. Над головой раскинулось желтоватое легкое небо. Воздух был влажным.